Катя выронила пудреницу, а Аня прыгнула вперед, словно дикая кошка. Отталкиваясь тремя конечностями, одной рукой она водила в воздухе, малюя ножом петли. Катя врезалась в стол, закричала. Разминулась с лезвием на считаные миллиметры. Сталь отразила перекошенное лицо Ани, остекленевшие пустые глаза. Разум покинул ее: девочка стала вместилищем для тьмы и извивающихся щупалец.

Аня атаковала, оскалив зубы. Нити слюны свисали с подбородка. Катя пнула девочку кедом в живот. Та опрокинулась на спину, но тут же перекувыркнулась и поползла, быстро-быстро цокая лезвием в пол, подтягивая себя сталью и растопыренными пальцами.

Катя бросилась в коридор, но цепкая рука поймала за щиколотку и дернула с такой силой, что девушка распласталась на паркете, приложилась о порог скулой. Челюсть клацнула, красная пелена застелила глаза. Понимая, что обезумевшая Анька сейчас распотрошит ее, Катя отчаянно барахталась и пихалась. Подошва угодила во что-то мягкое — Аня ухнула и разжала хватку. Катя перекатилась на задницу и успела инстинктивно раздвинуть ноги: нож воткнулся в паркетины меж ее бедер, лезвие рассекло джинсы и задело нежное мясо. Катя не почувствовала боли.

Спасая шкуру, она пятилась, орудуя пятками.

Аня приближалась на четвереньках, словно вздыбившийся скорпион. Стальное жало чиркало о доски.

— Отстань! — взвизгнула Катя. — Пожалуйста, отцепись!

В ответ Аня ухмыльнулась чужой, взрослой и жуткой улыбкой. Прыгнула — Катя махнула рукой, совершенно случайно поставив блок и отбив запястье. Но нож тут же взметнулся. Лезвие распороло предплечье, рукав моментально вымок от крови. Нож поднялся и опустился. Аня метила в беззащитный живот.

Катя, подстегнутая болью, ударила обеими ногами, снова отбросив Аню. Девочка кувыркнулась к стене, а Катя, не теряя драгоценных секунд, побежала по коридору. Ощупала рану на ходу. Поверхностная, несмертельная.

Замок заклинило. Она отчаянно дергала щеколду, но та не поддавалась. А Аня уже выползала из-за угла, точнее, выползала тварь, притворявшаяся Аней. Дикарка, троглодит, на лице которого была написана первобытная жестокость. Нож расщеплял паркет. Она колола лезвием и оттопыривала губы, демонстрируя десны и резцы.

Не мешкая, Катя ринулась в полумрак гостиной. Вцепилась в дверную ручку, рванула на себя. Засовы отсутствовали, как и любые выходы из ситуации. Она была загнана в ловушку, в тупик. Ей придется умереть среди пыльной старомодной мебели.

Спиной Катя почувствовала чей-то взгляд. Оборачиваться не стала. Это зеркало наблюдает с комода. Бракованное, древнее… Портал, откуда пришел изголодавшийся демон.

Снаружи засопело.

Аня дернула дверь на себя. Разве может двенадцатилетняя девочка так тянуть?

Катя сцепила зубы. Уперлась кедом в косяк и отклонилась. Пальцы, стискивающие набалдашник ручки, побелели. Катя распределила вес, блокируя доступ в свое последнее убежище. По двери ударили сталью. Вертикальная трещина расщепила древесину. Еще удар. Еще.

Катя держала дверь, по щекам лились слезы, по предплечью — горячая кровь.

Нож колотил в хлипкое полотно, выбивая чешуйки краски и пыль. Лезвие проклюнулось справа. Исчезло, чтобы выйти левей. Аня скребла по дереву ногтями и рубила ножом. Плечи Кати горели от напряжения. Жилы вздулись. Теперь одержимая лупила в одну точку: нож расширял отверстие, выковыривал куски спрессованной древесины.

Дыра размером со спелую клубнику образовалась по центру полотна. В дыре возник глаз. Зрачок пульсировал, увеличиваясь и сужаясь, голубую радужку пронизывали крошечные щупальца цвета нефти. Они плелись, заставляя вспомнить мерзкую передачу, виденную когда-то по телевизору, передачу про бычьего цепня, извивающегося паразита.

Зрачок в скважине блеснул, как зеркало, поймавшее солнечный блик. Тьма затопила радужку — и черный глаз вперился в Катю.

— Представляете, — сказала Марина, снимая в прихожей плащ. — Лифт застрял. Я в кабине десять минут проторчала.

Она вошла на кухню, сгрузила пакеты.

— Кто торт будет? Шоколадный. Страшно калорийный.

Взгляд скользнул по исцарапанному паркету, по пудренице, разевающей створки, по мобильнику на столешнице. Клен шуршал ветвями, охлопывал карниз.

— Девочки?

Марина выскочила в коридор. Спальня дочери была пуста. Не считая запутавшегося в ткань трюмо. Снаружи ревел ураганный ветер. Тягал дворами килограммы скарба: строительной пыли, мелкого сора, листвы и бумажек. Вылизывал квадратные глазницы строек.

Марина влетела в гостиную. Паника набрасывала на горло хомут. Неистово колотилось сердце. Сундуки и салонные кресла отбрасывали длинные тени. Гардины почти не пропускали свет, отчего антиквариат казался скопищем приземистых монстров, пещерных чудищ.

— Девочки, где вы?

Межкомнатную дверь будто тесаком рубили. Вспомнилась знаменитая сцена из «Сияния»: одержимый Джек Никлсон прокладывает путь топором, охотится на жену.

Мобильник норовил выпасть из ослабевших рук.

— Ну же! Антон!

Телефон пискнул — и связь прервалась. Антон не поможет. Она абсолютно одна.

Марина осмотрела кучку опилок у ног. Сглотнула, смочила слюной пересохшие губы.

Зеркало отражало мир гостиной и наслоившийся сверху мир причудливых теней. Трещина зигзагом расколола голову Марины.

Сбоку раздался всхлип.

Марина рванулась на звук, распахнула дверцы гардероба. В темноте, как в черном лебяжьем пухе, сидела Катя. Она обхватила руками колени и глядела затравленными мокрыми глазами. Марина пошатнулась, вцепилась в дверцы, чтобы не свалиться без чувств, подкошенная неизбывным страхом.

— Где моя дочь?

— Она… оно… в ней…

Катя вздрагивала от рыданий.

— Что? Что ты такое говоришь?

— Оно в нее залезло…

Марина отпрянула: найти Аню! Скорее! Это какая-то ошибка, глупость! Все ведь закончилось, они победили…

Аня стояла на софе, и Марина могла поклясться, что секунду назад там никого не было. Девочка держала в кулаке кухонный нож. Ее глаза были сгустками тьмы, остывшей золой, слюдой. По оттопыренной нижней губе сползала и капала на кофточку слюна.

— Солнышко?

Аня накрутила на палец локон и резким движением отрезала его. Протянула матери с таким нечеловеческим, бессмысленным, отрешенным лицом, что Марина застонала.

А дочь запела. Лопнувшие капилляры выкрасили в розовый цвет ее белки. Они фосфорически светились, оттого Марина и различала такие подробности в сумерках. Глаза источали свечение, как болотные огни.

— Анечка…

Девочка продолжала стричь саму себя. Сжав волосы, пилила ножом. Если лезвие соскочит, она поранится… Порежет себя, господи…