Так получилось, что в десять часов три минуты в кабинете начальника сыскной полиции Филиппова собрались чиновники для поручений Власков, Лунащук и Кунцевич.

Владимир Гаврилович потеребил пальцем ус.

— Вижу, господа, по лицам, что есть чем поделиться? — Он обвёл присутствующих слегка насмешливым взглядом. — Николай Семёнович, давайте начнём с вас. Обрисуйте ситуацию, которая сложилась за последние дни.

Власков кивнул головой.

— По сути, в столице мы не продвинулись ни на йоту. Третьего дня совершено убийство нотариуса Воздвиженского, связанного с господином Власовым деловыми отношениями. Дмитрий Иванович, как установлено нашим доктором Стеценко и экспертом Брончинским, убит тем же способом, что Власов и Варламеев, но здесь для сокрытия преступления злоумышленник совершил поджог в кабинете нотариуса, тем самым уничтожив почти все документы Воздвиженского. Накануне вечером у меня состоялся разговор с Дмитрием Ивановичем, и он рассказал о человеке, который должен был стать наследником состояния и имения, доставшихся Власову. Воздвиженский описал того человека, которого, как он поведал, видел один раз и то — три года тому. Так что незнакомец мог изменить свою внешность. Поэтому на данную минуту у нас ничего нет.

— Вы говорите, что труп сильно обгорел, так? — спросил Лунащук.

— Совершенно верно, сильно, — Николай Семёнович устало посмотрел на Михаила Александровича: мол, зачем такие вопросы, ведь там поработали и доктор Стеценко, и эксперт Брончинский.

— Но как тогда определили, что он убит тем же способом, что и предыдущие жертвы? — не унимался Лунащук.

— Этот вопрос надо адресовать не нам, Михаил Александрович, — вступился за Власкова Филиппов, — а тем специалистам, которые составляли акты. Но я добавлю от себя: хотя тело довольно заметно обгорело, рана на шее разошлась, и не надо быть экспертом, чтобы определить характер разреза.

— Владимир Гаврилович, — Лунащук улыбнулся, — я не ставлю под сомнение выводы, указанные в актах. Я хотел просто уточнить.

— Итак, — продолжил Николай Семёнович, — ростом тот незнакомец, что три года тому приходил к Воздвиженскому, приблизительно восьми вершков. Волосы тёмные, коротко стрижены. Лицо худое, выбрит до синевы на скулах и щеках. Глаза… вот глаз припомнить он не смог: то ли синие, то ли серые. Нос прямой, истинно греческий. Складывается впечатление, что этот господин преследует вполне определённые цели. Скорее всего, именно он должен был наследовать имение Веремеевой и её состояние, но Надежда Павловна передумала и решила облагодетельствовать сына родного брата, коим и явился несчастный Николай Иванович Власов.

— У меня складывается впечатление, — Кунцевич бросил быстрый взгляд на Лунащука, — что Михаил Александрович обладает гораздо большими сведениями, нежели мы. Поэтому я вкратце отчитаюсь о поездке. Прежде чем навестить младшего фон Линдсберга, я по приезде встретился с доктором, к которому приходил с раной на руке Карл, рассказавший, что порезал руку, будучи в компании кавалеристов. Якобы неудачно вытащил из ножен саблю. Всё начало складываться против гвардейского офицера: казалось бы, он бежал из столицы по совершении убийства. В результате опросов выяснилось, что к младшему фон Линдсбергу приезжал приятель, который тайно через посыльного, коим стал парнишка десяти лет, вызвал из имения поручика. До места встречи парнишка провожал незнакомца самолично, поэтому мне его указал. По чистой случайности я сразу обнаружил тело убитого фон Линдсберга, хотя и в ином случае это было бы лишь делом времени. После исчезновения поручика мы бы всё равно прочесали тот злополучный лесок.

— В жизни никогда нет места случайностям, — произнёс Филиппов то ли серьёзно, то ли шутя, — есть стечение обстоятельств, мышление и, простите, интуиция сыскного агента. Извините, продолжайте, Мечислав Николаевич.

— Оказалось, что отец нашего прапорщика — предводитель местного дворянства и имеет не только большой авторитет, но и влияние на всех начальников уезда.

— Значит, там собрались тучи над вами, — сказал Лунащук и поспешно добавил: — Молчу! — прикрыв рукой рот.

— Удалось выяснить, что портрет, нарисованный вами, Николай Семёнович, походит на портрет того незнакомца, что пригласил на рандеву фон Линдсберга. Он останавливался в гостинице «Метрополь» под именем Штерна Генриха Германовича, — Лунащук достал из кармана записную книжку, полистал, удовлетворённо хмыкнул и улыбнулся. Кунцевич продолжал: — Снял номер на семь дней, но прожил всего два.

— То есть покинул гостиницу сразу же после смерти поручика? — поинтересовался начальник сыскной полиции.

— Видимо, так, — ответил Кунцевич, — из гостиницы новоявленный Штерн отослал посыльного за билетом с запечатанным конвертом, и таким же способом ему доставили билет. У кассира я узнал, что незнакомец собрался ехать в столицу, поэтому я сразу направился сюда.

— То, что он здесь, стало известно со дня пожара в доме Воздвиженского.

— Но вот вопрос, здесь ли он сейчас? — сжал губы Филиппов.

— Будем надеяться, — прошептал Кунцевич и добавил: — Вот такую бумагу я обнаружил в кармане фон Линдсберга, — он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул Владимиру Гавриловичу.

Филиппов раскрыл конверт и достал лист серой бумаги, развернул и углубился в чтение. Потом удивлённым взглядом окинул Кунцевича и снова уставился в документ.

— Любопытно, однако, — Он положил листок в конверт и спрятал во внутренний карман. — Чем порадуете нас вы, Михаил Александрович?

Лунащук открыл записную книжку.

— Мой доклад будет не очень коротким, — он улыбнулся и посмотрел на начальника сыскной полиции, — начну я издалека. Простите, но так будет ясно и понятно. Речь пойдёт о Павле Львовиче Веремееве…

— Часом, не о сыне и наследнике Надежды Павловны идёт речь? — предположил Кунцевич.

— Именно о нём, о Павле Львовиче Веремееве, семьдесят второго года рождения, православном, хотя вероисповедание для него стало ненужной роскошью.

— Издалека начинаете, Михаил Александрович, — ревниво сказал Власков.

— Так вся жизнь — это одна полоса, и если её дробить на части, то можно не понять, с чего всё началось. Вы продолжайте, Михаил Александрович, а вас я попрошу не комментировать услышанное, пока Лунащук не завершит. Продолжайте.

— Павел Львович — единственный из детей, которому Господь сохранил жизнь и возможность дожить до нынешних лет. Воспитывался, не зная ни в чём отказа. Как говорили, мать в нём души не чаяла и пылинки с него сдувала. Боялась, как бы он не захворал. Вот и вырос он законченным мерзавцем и эгоистом. Но чего у него не отнять, так это организаторские способности и умение держать людей в узде. Лет в шестнадцать, когда все желания исчерпаны, а хочется чего-то новенького, он сколотил шайку, да не просто всякого сброда набрал. А двенадцать человек приблизительно своего возраста, которых разделил на четыре тройки. В каждой тройке одного поставил командовать над остальными, то есть сделал старшиной над двумя