— Не знаю, барин, я не видела, да и никто, видать, его не признал. Одна я, — она покраснела, — его хорошо помню, — и отвела взгляд в сторону, — он меня… — она судорожно сглотнула, — ну, того, снасильничал. Вот я его на всю жизнь и запомнила.

— Прасковья прижала ладони к глазам и скрылась за дверью.

Через два часа Лунащук въезжал в село Караулово, довольно большое, в несколько сотен домов. Квартира пристава находилась напротив церкви, устремившей шпиль с крестом в небо.

Михаил Александрович перекрестился и хотел было отпустить возницу, но тот хриплым голосом поведал, что Лев Борисович приставил его к петербургскому чиновнику для совершения всех поездок, куда ни прикажет сыскной агент.

— Хорошо, — кивнул Лунащук.

Становой пристав Василий Иванович Соколовский не выделялся статью и ростом, зато — крепкими руками и большим животом, нависающим над ремнём.

— С кем имею честь разговаривать? — спросил он густым басом, застёгивая только что накинутый китель.

Михаил Александрович отрекомендовался.

— И что надобно чиновнику для поручений в наших краях? Насколько мне известно, вы ведёте дознания исключительно в пределах столицы?

— Не только, — Лунащук хотел уклониться от ответа, но не стал, — особо сложные дела по убийствам, совершённым в Петербурге, приходится вести по всей империи, если этого требуют обстоятельства.

— Как я понимаю, ныне у вас именно такие, — и становой добавил с улыбкой: — обстоятельства.

— Совершенно верно, — подтвердил Лунащук, — Может быть, мы присядем, а не будем вести разговор вот так?

— Простите великодушно, — и Соколовский указал на стул.

Сели лицом друг к другу.

— Простите, — снова произнёс становой пристав, — может быть, чаю с дороги, или что-нибудь закусить?

— Благодарю, Василий Иванович, но меня только с час тому угощал Лев Борисович.

— Так вы от него? А я-то гадаю, экипаж его или нет?

— Лев Борисович милостиво разрешил воспользоваться для поездок.

— Хороший человек Лев Борисыч, только опять остался без хозяина. То Надежда Павловна скоропостижно скончалась, то вот, я слышал, племянника её, — он посмотрел в глаза чиновнику для поручений, — насильственно жизни лишили, — было непонятно, вопрос это или утверждение.

— Да, мы ведём дознание по делу о насильственной смерти Николая Ивановича.

— Я его лично не знал, но, говорят, хорошим был человеком.

— Не могу сказать, я его не знал. Но я прибыл к вам по давнему делу.

— Понимаю, — покачал головой пристав, — видимо, по делу о шайке Ночных вурдалаков?

— Простите? — не понял Лунащук.

— Ну, так назвал шайку Павел Веремеев, сын почившей Надежды Павловны.

— Ночные вурдалаки, — повторил Михаил Александрович, — забавное название.

— Название забавное, да дела творили слишком жестокие. Мы эту банду два года по губернии искали, а они действовали по ночам. Чуть ли не всю губернию запугали. Если бы только грабежами и кражами промышляли, так нет, в последний год, словно на самом деле вурдалаки, стали резать всех подряд — и жертв, и свидетелей. Не думал я, что дворянин древних кровей превратится в обычного татя.

— Вы говорите, два года?

— Вот именно. Вначале шалили они. Обустроили недалеко от Веремеевки в лесу целое поселение. Животину всякую угоняли и там, как потом они рассказывали, устраивали пиры. Потом этого стало мало, начали трактиры грабить, вино им понадобилось. А вслед за этим на большую дорогу вышли. Убивать стали и баб насиловать.

— Как их поймали?

— Случай подвернулся. Они один раз телегу остановили, в ней крестьянин с дочкой ехали. Мужичонка не сробел и одного из разбойников ранил, ну его хотели прямо на месте дубинками забить, да главарь не дал, самолично горло перерезал. А вот дочка его в одном из нападавших, хоть они все в масках были, брата опознала. Её в живых оставили, правда, покалечили сильно. Через неё дело и сдвинулось с мёртвой точки.

— Всех изловили?

— Всех, — хмуро сказал пристав, — двенадцать человек оказалось, а во главе — Павел Веремеев, собственной персоной. На вид хлюпенький, больше на девчонку походил, а у самого жестокости на десятерых хватало. Вам бы лучше во Псков съездить, там суд состоялся, да и судебный следователь губернский был. Как имя, мне не припомнить. Лет-то сколько прошло!

— В каком году членов шайки судили?

— То ли в девяносто первом, то ли втором. Не помню я, но дело громкое тогда было, вся губерния вздохнула свободней. И дивились, что самый старший из шайки едва перешагнул двадцатилетний рубеж.

— Как Надежда Павловна перенесла преступления сына?

— Не знаю, этим вы поинтересовались бы у Льва Борисовича. Но знаю, слегла она тогда после того, как все свои связи задействовала, и ничего не получилось. Хотела она сына единственного из беды выручить, да не получилось. И деньги большие давала за то, чтобы один из шайки роль главаря на себя взял, да никто не захотел руки ещё больше марать.

— Вы разговаривали с Павлом?

— Один раз пришлось, — глаза пристава недобро сверкнули.

— Какое осталось впечатление?

— Очень странное. Он окружающих за людей не держал. Сам такой тихий, даже незаметный, а лично людей резал. И знаете, как ему нравилось?

— Скажете — буду знать.

— Человека к столбу или к дереву привязывали, а он подходил сзади — и острым ножом по горлу от уха до уха.

— Как вы сказали?

— Ножом от уха до уха, быстрым движением. Говорил, что об этом он как-то прочитал в книге о башибузуках, итить его мать, — выругался Василий Иванович, — извините за несдержанность. Но как вспомню, так по сию пору дрожь пробирает.

— Что он ещё говорил?

— Я его спросил, почему он сзади подходил к жертвам? Так знаете, что он мне ответил? — увидев заинтересованный взгляд Михаила Александровича, пристав продолжал. — Говорит таким тихим, вкрадчивым голосом: чтоб одежду, мол, не запачкать. Меня тогда от омерзения передёрнуло. Одежду ему, видишь ли, жалко, а вот человека ни капельки. А всё от вседозволенности. Надежда Павловна известная хозяйка по уезду была, да что по уезду, по губернии, но не смогла сына воспитать, как надобно. Вот и вырос в неге и довольствии, на подвиги разбойничьи потянуло. Может быть, своим поведением мать в могилу и свёл.

— Вы не знаете, кто-либо из шайки вернулся назад?

— Нет, у них сроки не вышли.

— Говорят, Павел Веремеев недавно объявлялся здесь?

— Возможно. Он же до каторги не дошёл, сбежал по дороге, а вот его подельнички так на каторге и прозябают.

— Василий Иванович, не помните случая с дворецким госпожи Веремеевой?

— А с ним что не так? — нахмурился становой пристав.

— Всё так, только не припомните ли вы обстоятельств его смерти?

— Отчего же? Тогда доктор исследовал тело и выписал заключение о случайной смерти.

— Как так — случайной?