этом Йенс не сомневался. Но прежним он не останется. Тот раз уже что-то в нем изменил, а следующий изменит еще больше.

Странный звук внезапно усилился. Йенс застыл на месте. Кто издавал это чавканье? Человек? Комиссар поднял руку, держащую фонарь, но не нажал на кнопку. Не попробовать ли старый трюк, на который, честно говоря, давно никто не ведется?

Ощупав ближайший куст, он нашел достаточно прочную раздвоенную ветку и, положив фонарь на развилку, зажег его, а сам быстро отскочил вбок, в темноту. С этой точки проследил за потоком света, специально направленным в ту сторону, откуда шел звук.

Какое-то призрачное существо сверкнуло сощуренными глазами и исчезло. Раздался грохот, потом прежнее не то чавканье, не то щелканье. А в следующую секунду что-то мощное набросилось на Йенса.

8

Если б у Виолы было еще десять минут, она успела бы высвободиться, но их у нее не было.

Где-то хлопнула дверь. Как долго Виола оставалась одна? Полчаса? Час? Она не знала, да это и не играло никакой роли. Все равно времени не хватило. Если он сейчас вернется, это будет значить, что помощи ждать не от кого. Надо помогать себе самостоятельно. Виола задрала плечи и так вывернула запястья, чтобы пальцы достали до узла. Тело сопротивлялось такому насилию над собой, но она, игнорируя сильную боль, продолжала. Ради себя и ради Сабины. А потом он вернулся, и Виоле пришлось остановиться, чтобы он ее не раскусил.

Опять загорелся ослепляющий свет. Если похититель сейчас проверит веревки, весь мучительный труд окажется напрасным. Чтобы привлечь к себе внимание, она закричала, насколько позволила повязка, стягивающая рот. Он подошел и снял тряпку. Снова нормально дышать – это показалось ей блаженством.

– Теперь ты будешь хорошо себя вести, Виола, свет моей жизни?

– Что произошло там, снаружи? – прохрипела она, пытаясь отвлечь его от своих веревок.

– Ничего. Какой-то жалкий тип забрел, но больше он нас не побеспокоит. У нас тут важные дела.

Он отошел к ярко горящему прожектору и стал возиться с чем-то, что лежало там, на столе. Когда глаза Виолы немного привыкли к свету, она об этом пожалела. Похититель шел к ней, держа в руке большие ножницы. Серебристые лезвия ярко сверкали. В отчаянии Виола еще раз попыталась развязать узел на запястьях.

– Пожалуйста… пожалуйста, не надо! – взмолилась она.

– Угомонись. Сиди тихо, а то тебе же будет хуже, чем должно быть.

Он встал сбоку и протянул руки к голове Виолы. Она рванулась в сторону, но он удержал ее, крепко схватив за волосы.

– Клянусь тебе: если не прекратишь, я покажу, на что способен.

И он начал стричь Виолу, а ей ничего не оставалось, кроме как сидеть, стиснув зубы и не шевелясь. Только так она могла продолжать развязывать веревки. Ножницы лязгали, пряди падали одна за другой. Она чувствовала это, но чувствовала и то, что узел на запястье потихоньку распускается.

Когда похититель, обработав одну сторону головы, подошел с затылка, она попыталась вырваться из его рук.

– Да перестань же наконец! – закричал он на нее. – Я сегодня не расположен играть. Еще раз дернешься – отрежу оба уха! Чик-чик, и готово! Это не шутка!

– Тупая свинья! – взорвалась Виола. – Подлый, трусливый засранец!

До сих пор она никогда и никого так не ругала. Даже Мариуса в худшей фазе. Она понимала: ярость, которая сейчас на нее нахлынула, – следствие тревоги и отчаяния. Ведь этот мерзавец мог что-то сделать с Биной!

– Я тебя предупреждал, – сказал он и, прежде чем Виола успела опомниться, отстриг ей мочку правого уха.

Это произошло так быстро, что она почувствовала боль как бы с опозданием, когда кровь уже потекла на плечо, а оттуда – на спину и руку.

Виола закричала, задергалась, запрыгала по полу вместе со стулом, и вдруг веревки на запястьях развязались. Получив возможность двигать руками, она, невзирая на боль в плече, принялась дико размахивать ими и почувствовала, как ударила его. Он вскрикнул, ножницы со звоном упали. Виола сделала еще одно мощное усилие, и стул опрокинулся набок вместе с ней. По-прежнему привязанная за щиколотки к деревянным ножкам, она стала искать взглядом ножницы, понимая: на то, чтобы высвободиться, времени нет. Надо попробовать добраться до него прямо так.

Среди срезанных прядей блеснула сталь. Вот они – ножницы! Кровь на лезвиях, кровь на полу…

Он стоял недалеко. Вернее, не стоял, а сидел на корточках, прижав руки к лицу. Между пальцами просачивались красные капли.

Свирепая радость умножила силы Виолы, и она, рванувшись, завладела ножницами. Только теперь он пошевелился. Отнял от лица правую руку и с ненавистью посмотрел на свою жертву одним глазом. Потом отнял левую и встал. Его движения были замедленны, из носа капала кровь.

Вместе со стулом, привязанным к ногам, Виола попятилась. Она не поддавалась соблазну разрезать оставшиеся веревки, потому что тогда ей пришлось бы отвести взгляд от похитителя, а это было бы непозволительной беспечностью.

– Я тебя заколю! – крикнула Виола, угрожающе вытянув руку с ножницами.

Она отдавала себе отчет в том, что произносит эти слова не для эффекта. Если представится шанс, она действительно убьет его, и ей даже не придется бороться с собой, чтобы это сделать.

А он сохранял спокойствие. Просто стоял и смотрел на нее. Потом подошел к столу, расположенному под лампой, и занялся какими-то манипуляциями. Когда он снова повернулся к Виоле, из его ноздрей торчали белые турунды, а в руке была деревянная планка.

Стремительными шагами приблизился он к своей жертве, чтобы пинками и ударами устроить ей ад на земле. Избиение не прекращалось, пока Виола не потеряла сознание. Наконец милостивая чернота поглотила ее боль и крики.

9

Детство

Он и его родители жили здесь уже довольно долго, тем не менее этот мир оставался для него чужим, потому что был населен людьми, приблизиться к которым он не мог. Стать одним из них он уже давно не хотел, понимая, насколько это бессмысленно для него и для других. Пусть бы родители даже поклялись, что обосновались в этих краях навсегда, все равно они рано или поздно уедут – это было единственное, в чем мальчик не сомневался. Он знал: отцовские демоны гонят семью с места на место. Ничто не могло этого изменить. Разве только смерть отца.

В окнах трехэтажного здания из бесцветного вымывного бетона уютно горел свет, виднелись силуэты учеников, которые уже давно разошлись по своим классам.

Ему, как он прекрасно понимал, тоже полагалось быть там. Он твердо решил регулярно посещать занятия – не