— В сентябре…

— И мы в сентябре. Жаль, что не встретились, правда? Вот бы папа обрадовался, он вас так искал… Вы почему не писали, тетя Надя?

— Представляешь, я даже хотела там, на памятнике, записочку для тебя оставить! Мол, помню, люблю, прости… А потом не решилась — все равно бы ветром унесло.

— Да. А все-таки — почему не писали-то?

— Так надо было, Миш. Прости.

В кармане ее куртки вдруг требовательно заверещал телефон, и она схватилась за него, как утопающий за соломинку.

— Надежда Ивановна, вы пятнадцать минут обещали, а уже около часа прошло… — забубнил в трубку рассерженный Володин голос. — У вас проблемы какие-то, да? Вы извините, но мне ехать надо, получение товара на складе по графику!

— Да, Володя, иду! Конечно! — подскочила она с кровати, испуганно прижимая трубку к уху. — Прости, подвела тебя! Я сейчас, Володя!

Пойдемте, ребята, там картошку нужно забрать… — не отрываясь, глядела она в Мишенькино родное лицо. — И мне пора ехать. Завтра дежурство в больнице. Но мы еще обязательно поговорим с тобой, Миш! Мне все про тебя интересно знать, я так часто думала о тебе… Приезжай к нам на ноябрьские праздники, вместе с Никой и приезжай! А лучше — на мой день рождения! У меня день рождения в октябре, уже скоро.

— Я приеду, теть Надь. Обязательно приеду. Надеюсь, теперь не потеряемся.

— Нет, Миш, больше ни за что не потеряемся…

— А за кузину будьте спокойны, я за ней присмотрю.

— За какую кузину?

— Да за меня, мам, — немного досадливо ответила плетущаяся сзади Ника. — Теперь мне погонялка уж точно навеки обеспечена! Ну, вообще…

Прощаясь, она крепко обняла его, провела рукой по светлым волосам. И будто по сердцу ударило напоследок — как на Сережу похож: то же открытое лицо, чистый искренний взгляд — нате, ешьте меня с хлебом и с маслом…

— Я приеду, теть Надь! Обо всем поговорим!

— Да, Мишенька, да… — закивала головой часто, взбираясь на переднее сиденье «Газели».

— Пока, мам… — взмахнула ладошкой стоящая рядом с Мишей Ника. — Не плачь, все же хорошо…

— Что с вами, Надежда Ивановна? — участливо спросил Володя, когда выехали со двора общежития. — На вас прямо лица нет… Дочка чего-то натворила, да?

— Нет, Володь, с дочкой все хорошо. Извини, давай помолчим, я пока не могу разговаривать…

Так и молчала все время, глядя сначала в суету городских улиц, а потом — в темнеющий в ранних сумерках придорожный пейзаж. Потом вдруг спохватилась, будто очнулась от сна, подпрыгнула на сиденье так, что Володя глянул на нее удивленно, выдернула из кармашка куртки телефон, дрожащими пальцами кликнула Никин номер.

— Ника! Я же забыла сказать! О, боже, как же я забыла!

— Что, мам? Да не волнуйся так, ради бога!

— Ника, скажи Мишеньке, пусть о нашей встрече ни отцу, ни мачехе не рассказывает! Поняла меня? Сейчас же ему скажи, не откладывай!

— Да ладно, ладно, скажу…

— Прямо сейчас скажи!

— Да, мам, прямо сейчас… Ты как себя вообще чувствуешь?

— Все хорошо, доченька… Потом позвони мне, ладно?

— Да, позвоню…

Она перезвонила уже через десять минут, проговорила в трубку виновато:

— Мам, а у Мишки нет никакой мачехи. Он говорит, отец развелся года три назад… А сам в Сибирь куда-то уехал, дом там купил.

— В Сибирь? Почему в Сибирь?

— Не знаю…

— Ну, неважно… Ты скажи, пусть отцу не звонит, про меня не говорит ничего.

— Да почему?!

— Так надо, Ника.

— Ну, он же не знал, что так надо. Он уже позвонил и все рассказал… Алло, мам! Ты куда там пропала?..

Она не стала отвечать дочери — нажала на кнопку отбоя. Автоматически сунула телефон в карман, закрыла глаза.

* * *

Как там незабвенная тетя Люба говорила — судьба на поворотах такой странной бывает, что только держись? Иногда утром не знаешь, что вечером произойдет? Да, мудрая была женщина, вечная ей память, царствие небесное…

Как бы удержаться на этом повороте, с ума не сойти. И не знаешь, когда он тебя настигнет. Хуже нет жизни в ожидании поворота.

Она вздрагивала от каждого хлопка входной двери. Вздрагивала, когда слышала стук в дверь своего кабинета в больнице. Вздрагивала от машинных гудков, шарахалась от проезжающих мимо машин.

А вечерами испуганно жалась к Борису, глядя, как в камине весело пляшет огонь. Ныряла под руку, клала голову ему на грудь, замирала, вдыхая в себя запах его одеколона и спокойной тихой уверенности. По крайней мере, ей так казалось — уверенности. Потому что в один из вечеров он вдруг спросил тихо, положив ей руку на затылок:

— Наденька, что происходит? У тебя что-то случилось, да? Я же вижу, ты в последние дни сама не своя…

— Нет, Борь, что ты… Тебе показалось… Он помолчал, потом продолжил так же тихо, спокойно:

— Ты же знаешь, мне ничего никогда не кажется. Я человек приземленный, все, что происходит вокруг меня, как собака чувствую. Особенно то, что тебя касается. Скажи, не бойся, ты же никогда ничего от меня не скрывала. Я пойму, Надь. Ты влюбилась, да? Боишься признаться?

— Ага, влюбилась! В нашего больничного сторожа, Макарыча! — неуклюже попыталась она перевести разговор в шутку. Спасительную шутку. Они всегда кидали друг другу этот спасительный мячик, и ни разу он мимо не пролетел.

А тут, выходит, мимо… Борис ее шутки не принял. Сказал вдруг так же тихо, но жестко:

— Ты боишься, Надя. Очень чего-то боишься. Жаль, что не хочешь поделиться со мной своими страхами. Я бы помог.

Боялась ли она на самом деле? Нет, не боялась, пожалуй. Она ждала. Ожидание было сильнее страха, заглатывало его в себя, просто пикнуть не давало несчастному страху. Оно подступало к горлу, сжимало сердце, делало зрение фасеточным, окружающие предметы расплывались в глазах в ничтожности и ненужности своего бытового предназначения. Закипал ли чайник — она долго смотрела, как из его носика вырывается пар. Кричал ли развлекательной программой телевизор — сидела, улыбалась, будто понимала, о чем толкует популярный телеведущий, ужасный, как ей раньше казалось, обаяшка. Смотрела на поленья в камине, и думалось, что это ее неприкаянная душа исчезает в языках пламени.

Она ждала. И знала, что дождется. Вопрос был только во времени. Надя его увидит, поговорит и… Он снова исчезнет. И тогда можно будет начать жить сызнова.

В воскресенье она встала с утра и поняла — Сережа придет именно сегодня. Вымыла голову, тщательно уложила волосы феном, сосредоточенно глядя в зеркало. Никакого волнения, одна собранность. Достоинство, рассудительность, ее величество женская мудрость. Надо собрать силы, не улететь безрассудством в придорожный кювет.