Хюльдар, оторвавшись от экрана, поднял глаза на Эртлу:

– Что?

– Новая жертва, женщина. Гораздо старше Элизы, но обстоятельства смерти похожи. Только еще кошмарней.

Хюльдар закрыл фото, выключил компьютер и встал. Перед тем как покинуть кабинет, он позвонил шефу Эгилю, сообщил ему новость и добавил, что было бы правильным как можно скорее определить Маргрет в безопасное место.

Пока Хюльдар говорил, в нем шла почти ощущаемая физически борьба с желанием закурить, и он решил, что судьба его завязки будет зависеть от того, что первым попадется ему по дороге: табачный киоск или аптека.

Вид у тюремной комнаты для свиданий был неприветливым – видимо, его целью было уведомить посетителей, что игра с законом не стоит свеч. Стенам не помешала бы новая покраска, да и линолеум на полу давно нуждался в замене. Из мебели были лишь маленький столик, единственный стул и одноместная, прикрученная болтами кровать, которая в настоящий момент выполняла роль второго стула. Кровать, по всей видимости, использовалась в более приятных целях, когда на свидания приходили супруги, – на это указывал лежавший в головах пакет с одеялом и постельным бельем. Фрейя не удосужилась сообщить новому охраннику, что заключенный приходится ей братом, и теперь, каждый раз, натыкаясь взглядом на пакет, жалела об этом. Ей вовсе не хотелось, чтобы позже, узнав об их родстве, этот охранник вообразил себе черт знает что.

Фрейя вообще была мастерицей переживать из-за надуманных недоразумений – могла накручивать себя долгое время после того, как другие напрочь забывали о них. В двенадцать лет она ползимы ходила с узлом в животе, потому что не успела ответить учителю рукоделия на вопрос, сама ли она связала свитер, в котором была, – просто в тот момент, когда она уже открыла рот, чтобы ответить, прозвенел звонок. Когда перед самым Рождеством Фрейя наконец собралась с духом, решив исправить недоразумение, учитель удивленно вытаращился на нее: он ничего не помнил. Возможно, случай с рукавичками, на которых она забыла вывязать большие пальцы, начисто стер из памяти учителя момент переоценки ее способностей.

– Как там Молли?

Бальдур сидел, положив руку на стол и крепко обхватив стаканчик с кофе, который она купила для него в вестибюле. При мысли о собаке его лицо осветила белозубая улыбка. Бальдур был всегда красивым: и пухленьким малышом, и резвым пацаном, и неловким подростком, и уже теперь – взрослым мужчиной. Взрослый возраст шел ему особенно, от недостатка внимания со стороны женщин он не страдал; даже наоборот, они просто липли к нему. По крайней мере, две Фрейины подруги переспали с ним, это она точно знала, а в отношении третьей у нее были серьезные подозрения. Та, правда, залившись до ушей краской, от всего отказалась, когда две другие приперли ее к стенке на корпоративной вечеринке в честь объявленного конца света.

Брат заговорщицки подмигнул ей, словно прочитал ее мысли. Фрейе ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ, хотя это воспоминание и не вызвало у нее особого восторга. Бальдуру было свойственно очаровывать людей, вопреки всякому здравому смыслу. Если б он жил по правильную сторону закона, стал бы идеальным политиком – неизменно обаятельный, способный с легкостью убедить кого угодно в чем угодно. Даже самой Фрейе его бредовые идеи частенько казались не такими уж и бредовыми. Впрочем, ее быстро отпускало, как только он замолкал. Магия его слов и личности была похожа на фейерверк-шоу: пока оно длится, ты ошеломлен, а по окончании остаются лишь вызванное вспышками раздражение в глазах и заложенные уши.

Возможно, когда-нибудь Бальдур разродится великолепной идеей, которая одновременно не будет идти вразрез с законом, – вот тогда его жизнь может круто измениться. Но надежда на то, что он сможет найти правильное дело, слабела с каждым годом. Похоже, брат чувствовал себя все комфортнее в сомнительном бизнесе и был окружен людьми, которые ничего другого не знали. От матери ему досталась не только внешность – видимо, с грудным молоком он впитал в себя ее мечту о вечном блаженстве и изобилии при минимуме усилий. Оба жили одним днем, убежденные, что завтра принесет лишь счастье и удовольствия, и поэтому было излишне усложнять себе жизнь беспокойствами о будущем.

Улыбка недолго играла на красивом лице Бальдура.

– Ты следи там, чтоб она не разжирела. А то потом будет невозможно привести ее в форму.

– Я слежу… – Фрейя повозилась на кровати в поисках удобной позы и наконец уселась, прислонившись спиной к стене. – Она в порядке, не переживай.

– Ты же знаешь, ее нужно выгуливать – не просто выскочить на пару секунд, а по-настоящему, чтобы она хорошенько побегала.

Фрейя постаралась выдавить из себя кислую улыбку. Слишком оптимистично с его стороны надеяться, что она по сто раз на дню будет штурмовать с собакой горы и отроги.

– У Молли все хорошо. Как ты сам-то, всё в порядке? Ну, учитывая обстоятельства…

– Я всегда в порядке, ты же знаешь. Мне уже немного осталось, если буду блюсти себя. Через пару месяцев могу освободиться. – Бальдур отхлебнул кофе и поспешил добавить: – Ты можешь жить в квартире, когда я выйду. Я вообще для начала зависну по большей части в адаптационке, так что все ночи ты будешь дома сама по себе.

Фрейя подумала о комнате для гостей, забитой тепличными шкафами и ящиками, которые годами использовались отнюдь не для выращивания петрушки; там до сих пор все благоухало коноплей, хотя Фрейя сразу после переезда перетащила все это добро в кладовку в подвале.

– Да нет, я найду квартиру. Просто пока что дело идет медленно, все хотят сдавать туристам… Оно и понятно: с туристов можно больше содрать.

– Может, мне стоит податься в туристический бизнес? Как выйду?

Фрейя мысленно вздохнула; ей не хотелось думать, какой именно путь изберет брат, чтобы быстро нажиться на туристах. Сейчас Бальдур сидел за аферу – растрату крупного кредита, которую он и его приятель взяли под залог недвижимости, принадлежавшей какому-то совершенно левому полному тезке этого самого приятеля. Им удалось растратить деньги до того, как все открылось; они даже внесли пару платежей, чтобы выиграть больше времени. Когда деньги закончились, все выплыло наружу, и поскольку Бальдур к тому времени еще не добил предыдущий условный срок, остаток прибавили к новому сроку за подлог и растрату. Фрейя уже не помнила брата, кроме как отбывающим срок или ожидающим суда.

Бальдур снова подмигнул ей и улыбнулся:

– Ну, а как у тебя? Встретила своего единственного и неповторимого?

– Нет, не встретила – ни неповторимого, ни повторимого, никакого.

Фрейя не собиралась посвящать брата в свои злоключения с Хюльдаром. Во-первых, ее любовная жизнь его не касалась, а во-вторых, она не хотела говорить ему, что впустила в его дом полицейского. Даже если сделала это нечаянно.

– У меня все о’кей.

– Все о’кей? Что за хрень?

Бальдур скривился. В его картине мира, чтобы чувстовать себя счастливым, каждый должен иметь партнера, хотя совсем не оязательно на долгие времена – разнообразие у него тоже приветствовалось.