Мы ушли к дальнему углу мотеля. Воздух там казался немного чище.

– Слушай, если со мной что-нибудь случится, не забывай, кого ты должен защищать в первую очередь.

– Это что, из-за Беннетта, Майк? Я уже и так все понял.

– И да, и нет, Брендон. Кроме нас, никто нам спину не прикроет. Твоя первая обязанность – наша семья. Я просто хочу знать, что ты готов сделать этот шаг, как бы больно тебе ни было. Что ты пожертвуешь остальными во имя безопасности Николь и всех ее близких.

– Майк, ты сходишь с ума. Я на все готов во имя безопасности Николь и всех ее близких.

– Большего мне и не надо. Что бы ни случилось завтра, я просто хочу сказать тебе, что для меня было честью сражаться бок о бок с тобой. Я знал людей вдвое опытнее твоего, которые в битве и рядом с тобой не стояли бы.

Наверняка не скажу, но, по-моему, он чуть не лопнул от гордости.

Я уже направился обратно, когда он сказал:

– Спасибо, – а затем добавил: – Ну и странный же ты.

Я вернулся в номер Денмарка. Внутри были только Джастин и Генри. Джастин расположился всего в паре шагов от печки. Не знай я, в чем дело, я бы решил, что он хочет что-нибудь из себя выжечь. Черт, да может, так и было! Когда я подошел, он дрожал.

– Он уже близко, пап.

– Кто близко, сынок? – спросил я.

Джастин посмотрел на меня, и его испуганные глаза сказали все без слов.

– Элиза говорит, у нее для тебя сюрприз. Она говорит, что ты оставил кое-кого в Литл-Тертле и этот кое-кто ей очень пригодился.

У меня перехватило дыхание, но не из-за дурного предзнаменования, а из-за того, как крепко эта злобная тварь вцепилась в моего сына. Я вспоминал его маленьким мальчишкой, который обожал рыбачить. Однажды он даже наполнил ванну и выпустил туда всех наших дорогущих рыбок. Я пришел в ярость, увидев на полу брызги, ведущие к ванной. Эти рыбки стоили мне почти тысячу баксов! Когда я ворвался внутрь, дверь чуть не слетела с петель.

Джастин улыбнулся мне беззубой улыбкой и повторил ту фразу, которую я не раз ему говорил: «Лови и отпускай, пап. Лови и отпускай». Мой гнев мгновенно угас и сменился хохотом. Некоторые рыбки погибли от перенесенного стресса, но такая цена приобретенной родительской мудрости показалась мне невысокой. В следующие выходные мы отправились в поход к ручью. Мы ничего не поймали, и это было здорово.

– Как ты, сынок? – спросил я.

Мы оба понимали, о чем я, ведь между нами не было секретов.

– Спать ужасно хочется. Днем я могу отгонять ее от себя, но стоит мне устать или заснуть… или просто расстроиться, как она снова проникает ко мне в голову.

– Борись изо всех сил, Джастин! Как бы я хотел знать, с чем именно ты борешься. Гораздо проще одолеть врага, которого видишь. Я должен знать, представляешь ли ты для них опасность.

– Пап, мы ведь оба знаем ответ. Порой мне кажется, что вам лучше просто бросить меня на обочине. Но мне так страшно… Она сказала, что лично отомстит, если я брошу вас.

– А Томми может помочь?

Джастин отрицательно покачал головой:

– Томми нашел способ не поддаваться ее влиянию, но мне он помочь не может. Каждый раз, когда я подхожу к нему хотя бы шагов на десять, меня как будто пинают по почкам. По-моему, он чувствует то же самое. Я видел, как он старается это скрыть.

Ответить мне было нечего. «Сиалисом» эту импотенцию не вылечить. Мне в целом мире не найти такого врача, который бы знал, что делать. Разве что шамана? Уверен, где-нибудь в этих краях вполне можно разыскать племя индейцев пикани.

– Пап, если нужно будет, я поступлю по совести.

Я не мог вздохнуть. Я даже не хотел понимать, что именно он имеет в виду. Я сказал ему, что я его люблю, и вышел из номера. И чуть не перелетел через перила, если бы Трейси схватила меня за руку. Она наблюдала за нашим разговором. Я знал, после моего обвинения она внимательно следила за нами.

– Все в порядке, Тальбот? Выглядишь дерьмово.

– И чувствую себя не лучше.

– О чем ты говорил с Джастином? – невинно спросила она.

Я посмотрел на жену, стараясь ничего не выдать взглядом. Все мышцы лица ныли в попытке не искажаться от ужаса, который так и раздирал их.

– Я спросил… сможет ли он завтра стрелять.

– Хорошо, Тальбот, что ты не играешь в покер, а то бы пришлось тебе жить в коробке из-под холодильника.

– А что, идея неплохая. Ее хотя бы отапливать несложно. – Это жалкое подобие шутки ничуть не уменьшило глубин моего отчаяния.

Когда Трейси сочла, что мне уже не грозит падение, она вошла в номер, чтобы проверить, что я там наговорил Джастину. Следующим у меня на очереди оказался Тревис – потому что стоял ближе всех.

– Слушай, Трев… – невинно начал я.

Его глаза сверкнули в тусклом свете. Большинство подумали бы, что это слезы страха. Но я знал, что это не так. Я уже видел такое в Ираке. Это была жажда крови. До начала пляски смерти оставалось еще несколько часов, и Тревис весь пылал адреналином, словно внутри него работал мощный мотор.

– Что, пап? – спросил он, не отводя глаз от неразличимого врага внизу.

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?

Он на секунду оглянулся, чтобы понять, в чем причина моего неожиданного и чисто женского проявления чувств, но даже это не смогло надолго отвлечь его от предвкушения боя.

– Пап, – отмахнулся он, немного поморщившись.

Я с облегчением заметил, что под холодной маской все еще скрывался тот пацан, с которым я совсем недавно играл в футбол на заднем дворе.

– Просто знай, сынок, что бы ни случилось… Посмотри на меня. – Он повернулся. – Очень важно помнить, что главное – не убивать. – По его глазам я понимал, что до него не доходит смысл моих слов. – Трев, главное – не убивать. Главное – жить. Мы убиваем, чтобы жить.

– Пап, именно эти я и занимаюсь, – сказал он тоном подростка, который предполагал, что он лучше всех разбирается в том, что успел изучить. – Именно этим мы все и занимаемся.

– Мы ходим по лезвию бритвы, сынок. Я не получаю никакого удовольствия от этих убийств. – Тревис опустил взгляд. – Стоит нам начать получать удовольствие от убийства других людей, в каком бы состоянии они ни были, и мы лишимся главного.

– Чего, пап?

– Нашей человечности. Мы сражаемся и убиваем, чтобы защищать себя и своих близких, поскольку нет на свете уз крепче, чем семейные. Когда все рушится, только на них и можно положиться.

– Как сейчас?

– Как сейчас, – согласился я. – Мы сами стали своей последней линией обороны. Я готов умереть хоть тысячу раз, лишь бы только никто из вас не пострадал. Жить с этим тяжело. Однажды у тебя появится своя семья и ты тоже взвалишь на себя эту ношу. Мы убиваем этих тварей, потому что нам приходится их убивать, а не потому что нам этого хочется. Грань здесь очень тонкая, Тревис, и я не хочу, чтобы ты сбился с пути.