– Эй! – взвизгиваю я, пытаясь прикрыть все интересные места руками. Стеклянная дверь душа вся запотела, так что видит он, скорее всего, просто пятно кремового цвета. – А если бы я тут в туалете сидела?

– С включенным душем?

– Всякое бывает!

При виде раздевающегося Николаса, сбрасывающего сначала экипировку, потом фланелевую рубашку, глаза у меня становятся размером с тыкву. Живот. Грудь. Руки. Так много обнаженной кожи, и я ничуть не жалуюсь. Блуждания по дебрям вместе с Леоном, игры с топорами и инструментами не прошли даром.

– И что же ты делаешь?

– Принимаю душ.

– Но я же уже здесь!

– Тебе повезло.

Николас не обращает на мое смятение ни малейшего внимания. Я невинная пуританка, а он посягает на мою добродетель. Память любезно показывает картинки предыдущих случаев, когда мы с Николасом оказывались без одежды, и очень удачно, что под горячем душем нельзя увидеть мой румянец. Помню, как его мать убедила себя, что Николас еще девственник, и не могу сдержать усмешку.

Николас только вопросительно приподнимает бровь, открывая дверцу и входя под душ. Я жду, что он опустит взгляд, но он лишь удивленно качает головой, может, потому, что я до сих пор пытаюсь прикрыться, а потом поворачивается и начинает намыливаться.

Я не шевелюсь. Мне нужно вымыть голову, но для этого требуются руки. В итоге решаю встать к нему спиной, чтобы он увидел как можно меньше: думаю, со спины вид не такой интересный, как спереди.

Вскоре оказывается совершенно очевидно, что я ошибалась, так как наши отражения прекрасно видны в дверце душа. Он смотрит на меня. Мой взгляд без разрешения скользит по нему, спускается ниже талии, и, судя по его взгляду, он тоже оценил увиденное.

– Не смотри на меня, – шиплю я.

В затуманенной душевой кабинке его смех звучит по-особенному глубоко.

– Я и не смотрю.

– Смотришь.

– Откуда ты знаешь, значит, сама смотришь? – Он тянется за моим кондиционером для волос.

Я поворачиваюсь и хватаю бутылочку.

– Это мой и он дорогой. Купи себе свой.

За его улыбкой явно скрывается сдерживаемый смех, потому что, забывшись, я опустила руки, так что теперь поспешно закрываю ему глаза. Он щурится сквозь мои пальцы, морщит нос:

– Я все еще вижу.

– Господи! – Я снова отворачиваюсь.

– Да?

Мне ужасно хочется наступить ему на ногу. Но сейчас единственный вариант действий – поторопиться, чтобы быстрее сбежать. Пытаюсь слегка наклониться, чтобы казаться меньше, потому что в моем понимании так он увидит меньше, но на всякий случай украдкой поглядываю в отражение. Он моется медленнее, чем когда-либо за всю жизнь, и откровенно меня разглядывает. Наверное, хочет заставить нервничать. Если так, то план работает. Я вытягиваю руку за спину, пытаясь прикрыться и сзади тоже, что вызывает у него новый приступ смеха.

– Закрой глаза, – требую я.

– Хорошо.

Глаза он не закрывает.

– Закрой!

– Я закрыл.

(Вовсе нет.)

Мне нужно промыть волосы, а он стоит прямо под струями, почти не оставив мне места. Кладу руку ему на грудь, и он тут же послушно отступает. Его кожа под пальцами словно горячий шелк, немедленно отзывается на мое прикосновение учащенным пульсом и мурашками. Мне хочется вцепиться в него, вонзить ногти в эту гладкую кожу, но прямо сейчас каждое движение, каждый шаг, поворот и наклон подают примитивные сигналы. Он ждет сигнала с сообщением: «Возьми все, что захочешь. Не трать время зря. Вот же я, только руку протянуть».

Я слишком большая трусиха для этого, поэтому, чтобы не просигналить случайно мою голову, зажмурившись, по-прежнему уперев руку ему в грудь, удерживаю его на расстоянии. А когда снова открываю глаза, в его взгляде неконтролируемое пламя, челюсти стиснуты так, что побелели, и я представляю бегущую по костям трещину, выше и выше, до самой макушки. Пар жемчужинками собрался у него на ресницах и бровях, испарина капельками стекает по носу и скулам. От него исходит такой жар, что достаточно одного моего жеста, и он с радостью зажарил бы меня живьем. Сердце дикой пичужкой бьется в тесной клетке. Николас выглядит так, будто еще чуть-чуть и не выдержит, и, не буду лгать, меня немного тревожит то, что он может сделать.

Вот уже три месяца у меня не было секса. И у Николаса тоже, если он мне не изменял.

Идея поймать его с другой женщиной на самом интересном моменте уже не вызывает прежних победоносных чувств, а опрокидывает ведро ледяной воды на все мои легкомысленно пульсирующие в голове «ты мне нужен» и «возьми меня», а в крови растекается жидкая ярость, и связи между нейронами вот-вот закоротит.

Если я обнаружу его в машине на парковке, изменяющим мне с другой женщиной, то окажусь в вечерних новостях. Стейси Мутиспоу лучше держаться подальше от запрещенных дресс-кодом брюк хаки моего жениха, или ей придется заново вставлять себе зубы, когда я их выбью.

Не могу думать о нем в этом смысле, со мной или с кем-то другим. Слишком опасно, а Леон в сарае оставил слишком много топоров. Если я вспомню, как мы были вместе, но представлю лицо Стейси вместо моего, то просто отключусь, а когда очнусь, все стены окажутся в прорубленных дырах.

Тороплюсь закончить мытье, будто можно опередить эти навязчивые мысли, и практически выпадаю из кабинки, хотя на волосах еще осталась пена. Схватив полотенце, бросаю быстрый взгляд на Николаса: он не произносит ни слова, но над головой словно появляется облачко мыслей, как в комиксах, с одним словом: «Струсила».

Сбежать – будто отдать часть силы ему, но я сознательно соглашаюсь с собственным малодушием и со всех ног несусь в спальню, одеваться. Достаточно успокоившись, крадусь на цыпочках вниз, где Николас уже сидит на диване, даже волосы успели высохнуть. Как же все-таки обидно, что у мужчин после душа прическа раз-раз – и готова, и прекрасно при этом выглядят.

– Посмотри в окно, – говорит он.

Я оборачиваюсь, и сердце замирает от восторга при виде целого роя снежинок, кружащихся, налипающих на окно. Одна за другой они тают.

– Снег!

Сейчас середина ноября, но для меня Рождество начинается с первым снегом. В это время года я сияю от радости, кружусь по дому, там и сям развешивая рождественские украшения. Включаю через домашний кинотеатр все зимние песни и ставлю елку еще до Дня благодарения. Я тот человек в соцсетях, которого вы ненавидите за записи вроде «До Рождества осталось 224 дня!», которые я выкладываю уже в мае. Меня так радуют все зимние празднества и гулянья, это ощущение волшебства и сказки, что всеми силами хочется растянуть их на подольше.

Мельком оборачиваюсь узнать, что он смотрит, и тут же с удивлением поворачиваюсь снова. Телевизор выключен. Он смотрит на мое отражение в черном экране.