Что-то в том, как он наблюдает за мной, кажется очень личным, и у меня начинают дрожать ноги. Я с внезапной четкостью ощущаю, как болтаются руки при ходьбе, как я вообще двигаюсь. Как будто ходишь во сне, где тебе что-то мешает. Как если ходить под водой.

Я иду в малую гостиную, увидеть волшебный снег из тех прекрасных окон, но на пути стоит большущий письменный стол. Николас тут же замечает, как изменилось мое лицо.

– Что случилось?

– Ничего.

В ответ он только смотрит на меня, прищурившись. Сидит, закинув ногу на ногу, и барабанит пальцами по подлокотнику.

Ничего.

Ответ самопровозглашенного мученика, говорящий, что проблема останется нерешенной, и придется страдать в одиночку. И чего я добьюсь, сказав «ничего»?

– Просто… – Я сажусь на другой подлокотник, подальше от него. – Когда ты впервые показал мне дом, больше всего мне понравились окна в… вон там. – Он зовет комнату своим кабинетом, а я мысленно по-прежнему называю ее малой гостиной, потому что в прошлой жизни была герцогиней и так и не привыкла к новой мещанской жизни в этом веке. – Я подумала, ничего себе, какой чудесный вид. Можно наблюдать за звездами над лесом. Представляла, как можно поставить кресло прямо туда, у окон, чтобы сидеть и любоваться. Мне нравится та комната. На каминную полку можно было бы поставить, ну не знаю, Щелкунчика. Или что-то еще. – Пожимаю плечами, показывая, что все это ерунда. Что за бред сумасшедшего. Щелкунчик? Серьезно? Больше пожаловаться не на что? К каким же мелочам я прицепилась.

Меня накрывает смущением от вырвавшегося вслух признания, и я уже собираюсь сказать «проехали» и забыть, но тут Николас встает и идет в малую гостиную. Обходит стол и смотрит на небо, будто никогда не видел расстилающегося перед ним леса.

– Ты права, – наконец произносит он, чуть обернувшись. Глаза у него сейчас цвета белой пихты. Цвета тумана в лунном свете.

Не знаю, что именно из моей болтовни он имел в виду, но меня устраивает. Мы действуем по новому, но уже как-то успевшему закрепиться в сознании сценарию: молча готовим ужин вместе и садимся перед телевизором. Но не включаем его. Едим мы в приятной тишине, а вокруг, в поглотившей мир темноте, кружится снег.

Наше перемирие предсказуемо подходит к концу через двадцать минут после ужина, со звуком вибрации моего телефона на каминной полке.

– Не хочешь посмотреть, что пришло?

– Не-а.

Его подозрения уже почти физически ощутимы, но я морально не готова проверять уведомления. При одной мысли о том, что это может быть, сердце начинает биться быстрее, мне нужно время, чтобы унять тревогу и подготовиться к плохим новостям – только тогда я отважусь посмотреть.

Одна из менеджеров, с которыми я втайне общалась по поводу места в магазине рукоделия, который мне очень, очень нравится (и по поводу которого уже питаю надежды), три дня назад сказала мне после собеседования, что за три дня она проверит мои рекомендации и рассмотрит другие кандидатуры, а потом сообщит решение. Весь день я одержимо проверяла телефон (и компьютер, вдруг по какой-то причине уведомление о сообщении не появилось) и притворялась, что интернета не существует. Вместо нервов остались одни клочки.

Чем дольше я делаю вид, что никакого уведомления нет, тем тяжелее становится недоверчивый взгляд Николаса. Я понимаю, что его беспокоит, потому что у меня такая же проблема: он о многом хочет спросить, но, учитывая состояние наших отношений, некоторая информация кажется неприкосновенной. Мы не в том положении, чтобы требовать ответа.

Это как когда двое начинают встречаться, но официально о своих отношениях еще не объявили. На этом нежном этапе у них нет права знать друг о друге все, что хочется, поэтому и вести себя как близкие люди они не могут. Вот так и у нас.

Николас раздосадован необходимостью сдерживаться. Сама ситуация, как нудный танец, вызывает одно только негодование.

– Как Брэнди привыкает на новом месте?

Его интерес меня удивляет, тем более что он даже виду не подавал, что знает ее настоящее имя.

– Говорит, что начальник озабоченный кретин. Уже ищет новую…

– А у Мелиссы все хорошо? – перебивает меня он.

– Э-э-э… – Мы с Мелиссой обе рады были закончить знакомство. – С ней я не говорила.

– А с Заком?

Я пожимаю плечами. Не удивлюсь, если наши с Заком пути больше никогда не пересекутся. Он из тех, кого легко можно представить в Лос-Анджелесе, куда он сорвался ни с того ни с сего, а потом изобрел какое-то простое устройство, без которого в жизни ну никак уже не обойтись, и вот через пять лет ты видишь его в списке миллиардеров «Форбс».

Николас мрачнеет, беспокойно дергая лежащей на колене ногой.

– Что у тебя за крем? – спрашивает он.

– А?

– Все думаю, что подарить на «Тайного Санту». У твоего крема приятный запах.

Молочко для тела называется «Сладкий соблазн», я им пользуюсь после душа. Стоит мне представить, как он дарит Стейси Мутиспоу подарок под названием «Сладкий соблазн», а потом эта женщина пахнет, как я, – и хочется выцарапать себе глаза.

– Наверное, это запах шампуня.

– Нет, не его.

Начинаю перебирать рекламные буклеты из почтового ящика, потому что не могу больше выдерживать его взгляд. Обманщица, как оказалось, из меня не такая уж талантливая, и я не хочу, чтобы он понял причину моего беспокойства. Не скажу ему название молочка, даже если он будет забивать мне под ногти бамбуковые щепки. Стейси может пахнуть себе на здоровье латексными перчатками и антисептиками и не лезть не в свое чертово дело.

Телефон снова вибрирует. Это магазин рукоделия? Или кто-то еще, написавший мне отказ? Вероятность хороших новостей нулевая, так зачем вставать? В чем смысл портить себе остаток вечера или расстраиваться с утра? Никогда больше телефон в руки не возьму. Откажусь от технологий, стану отшельницей. Буду целиком зависеть от Николаса, то-то ему понравится. Он же мечтает забрать у меня все спасательные круги и подушки безопасности и только потом выбросить в открытое море.

– Мне кажется, тебе кто-то пишет, – тихо говорит он.

– Наверное, спам, – пожимаю плечами я.

– И ты не хочешь проверить? Может, это Брэнди.

– Вряд ли. У нее свидание с Вансом-офтальмологом.

Он слышит страх в моем голосе, упрямый отказ, и прожигает меня превратившимися в лазер глазами. Уже чувствую, как нагревается кожа, скоро дымиться начнет. Раз он не знает, что все мои уведомления – отказы с мест работы, значит, не пытался тайком листать мой телефон, и я это ценю. Не важно, как сильно его это беспокоит, нарушать мое право на частную жизнь он не станет.

– Может, драгоценности, – вдруг говорит он.