что даже в самый непогожий денек от нее светло на душе становилось. Это для вас, ведьмаков, мы всего лишь нечисть, — мужичок нахмурился, словно вспомнил о чем-то неприятном. — А мы ведь видим суть. В душу смотрим.

— И домовой знал? — задал я, пожалуй, главный вопрос.

— Куда ему, — презрительно фыркнул Тихон. — Федор ведь родился человеком. Да и Маришка до поры казалась такой же — человечной. Даже секретутка вашенская и та не понимала.

— И как так вышло?

— Пока здесь был дядюшка ваш, дай ему Многоликий Всевышний покоя, Маришка ничем себя не выдавала. Она и зла никому не желала, потому никто из Морозовских в ней не видел нечисти. Не видел в ней зла.

Последнее слово Тихон произнес с тоской и вынул другой платок в красную клетку.

— Она ведь не злая. И никогда не сделала бы ничего плохого. Уж я это точно знаю. Почуял бы недобрые намерения. Как и Федор. Он бы враз почуял неладное. Как и секретутка. Хоть и не люблю я ее, но уверен, что она любую злыдню бы одним криком разорвала на части.

— Значит, никто не знал, кроме тебя, — резюмировал я.

— И Жирика, — с готовностью кивнул мужичок. — Он Маришку очень любит. Она ведь завсегда ему ягоды из леса носила. И Бориску евойную не обижала. Собирала для нее травки для отваров. Однажды даже шапочку сшила и передник, в котором Бориска иногда щеголяет по праздникам.

— Ясно, — я провел пальцами по волосам.

— И куда она теперича делась, барин?

Я собрался сказать правду, как из-за угла дома выкатился толстячок, который сжимал в руках белую крысу.

— Княжич? — насторожился Дито, очевидно, заметив Жирика.

— Это свои, — предупредил я.

Жирик запыхался и остановился, переводя дух. Нетерпеливо протянул руку Тихону и тот вложил в ладонь кухаря очередной полосатый платок, теперь уже синего цвета. Быстро утер испарину со лба и выдавил из себя:

— Добр…ый… ая… ночь, — он прижал платок к груди. — Старое сердце меня однажды подведет. И будете потом жалеть, что не щадили старого жирика.

— И в каком месте ты старый? — буркнул Тихон, закатывая глаза.

— Меня надо беречь, — упрямо нахмурился кухонный хозяин.

Бориска выскользнула из его рук и подбежала ко мне, чтобы встать на задние лапки:

— Пи! — требовательно пискнула она.

— Маришка не вернется, — сказал я и крыса протяжно заверещала.

— Надо же выдавать новости не так грубо! — возмутился Жирик, забирая свою питомицу. — Не переживай, дорогая. Мы будем ждать…

Кухарь погладил крыску по шерстке, пытаясь успокоить.

— Маришка вернулась домой, — продолжил я, негромко. — Теперь ей не нужно жить чужой жизнью. Стала сильнее и больше уже не человечка.

— Она никогда не была ею, — проворчал Жирик. — Добрая девочка всегда заботилась о нас. И о тебе тоже, княжич.

Я тяжело вздохнул и понурился:

— Знаю. Нам ее будет не хватать.

— Глупости, — неожиданно выдал Тихон. — О чем мы тут говорим? Маришка стала собой. Она откроет в себе силу и будет жить, как ей положено. Разве этот повод разводить сырость?

Крыса закряхтела, пытаясь вырваться из рук своего покровителя. Мне показалось, что она хочет напрыгнуть на дворового и укусить его.

— Он прав, — заступился я за рыжего мужичка. — Мне тоже сложно с этим смириться. Но однажды это должно было произойти. Маришка полуденница. Она ведь почти богиня.

В груди вновь потяжелело.

— Для нас она всегда была солнышком, — кухарь опять воспользовался платком.

— И останется, — упрямо проворчал Тихон. — Она живая. И свободная. Как бы хорошо ей здесь не обиталось, но все же наша Маришенька была здесь в плену.

— Ну…

— Без «ну», — сурово перебил меня дворовой. — Вашный дядюшка тоже вон сидел в склепе сколько лет. В плену! И я лишь обрадовался, когда увидел его выходящим наружу. И крик не поднял.

Я удивленно покосился на дворового.

— Потому что никто не должен жить взаперти. А Маришка хоть и не сидела на цепи, но не была свободной. Потому как самое страшное, что может случиться с такими, как мы — так это не быть собой. Жить как человеки — это ж каторга.

Жирик закивал, соглашаясь с приятелем. А я с тоской посмотрел на окна женского крыла дома. Где-то там была комната Лилии, в которую я никогда не заглядывал. Быть может, она именно сейчас смотрит на меня через стекло.

Внезапно из-за деревьев выскользнули тени и вдоль дорожки пронеслась призрачная стража.

Мезоамериканцы не бросились бежать, как я опасался. Но все же дрогнули при виде полупрозрачных фигур богатырей.

— Свои, — негромко сказал я, не обращаясь к кому-то конкретно.

— Странные у вас порядки, мастер Морозов, — проговорил Дито и сглотнул, когда один из стражников пронесся слишком близко. — И окружение тоже.

— Что этот варвар себе позволяет? — нахмурился дворовой. — Про какое окружение он болтает? И к слову, барин, зачем вы притащили сюда этих крашеных?

Жирик наконец тоже обратил внимание на гостей и сунул крысу за пазуху. Та не сопротивлялась и даже носу наружу не показала.

— Это моя дружина.

— Вот так оно значит, — заворчал дворовой. — Как ушел из дому, так и начал водиться со всякими… то жабину в озеро привез…

— Не понравилась? — хмыкнул я.

— Ну, ежели по правде, то это вы хорошо придумали — завести водяницу. Мировая баба. Порядок навела. Теперь и в озере нет тины и грязи, а ручьи по лесу ажно звенят серебром. Того и гляди леший захочет вернуться.

Он замолк под тяжелым взглядом жирика. Тот поджал губы, а потом все же не удержался от ядовитой реплики:

— Язык прикусить не помешает, брат Тихон.

— Какой ты мне брат, — беззлобно огрызнулся дворовой и тут же засуетился, — заболтали вы меня совсем. А у меня дел неделанных полным полно…

— Ну, конечно. Деловой какой, — всплеснул руками жирик. — Смотри на него. А на дорожке камень выбился и качается, между прочим.

— Не ковыряй и не будет качаться, — бросил Тихон недовольно и нырнул между кустами, чтобы пропасть из виду.

Кухарь же покосился на иноземцев и громким шепотом осведомился:

— А что они едят, княжич?