— Я тоже был там, возле тебя. Смотрел на тебя все время и ужасно перепугался. Но я бы ни за что не оставил тебя одного и никогда — слышишь, никогда — я тебя не оставлю.

— Я знаю. Знаю, что ты был рядом — ты и твоя вера. И все же чего-то еще я так и не успел осознать. Мне необходимо извлечь из этого для себя какой-то урок. «Верую в Камень», — сказал крот, а я даже не знаю его имени.

Увидев, что они разговаривают, Алдер подошел снова.

— Тут не так уж скверно, — проговорил он. — Вам здесь недолго придется пробыть. Нам-то самим здесь торчать еще дня три-четыре, пока не поступят указания насчет этой парочки, если кротиха вообще столько протянет. Она совсем плоха. Вы ожидаете обряда посвящения?

Триффан ответил, что они еще и сами не знают, скорее всего, да.

— Весь этот обряд посвящения — проще простого, только не ляпните чего лишнего. Слушай внимательно, делай что скажут — и крот с головой на плечах, вроде нас, получит себе хазу и червяков от пуза.

— Хаза — это что такое? — переспросил Триффан, согласно кивая. Многие из слов, которые здесь употребляли, он просто еще не научился понимать.

— Я про отдельную нору. Чтобы спать. Так это называли там, откуда я родом.

— А откуда ты родом? — вмешался Спиндл. Любознательный от природы, он любил собирать подобные сведения о нравах и порядках в разных краях.

— С севера, — лаконично ответил крот, и они впервые заметили, что так же, как все другие грайки, с которыми им приходилось встречаться, он глотает слова и жестко произносит согласные.

За дружелюбием Алдера вдруг проглянула отчужденность, нежелание дать себя на чем-то подловить. Наступила неловкая пауза.

— С севера? — протянул Спиндл, явно разочарованный его немногословием.

Алдер же, видимо ободренный их дружелюбным интересом, внезапно разговорился сам.

— Ну да. Попал во вторую колонну, которую отправляли после ухода Хенбейн. Нас сам Рун провожал — вот так!

— Ты его видел? — спросил Триффан.

— Видел ли? — задумчиво повторил Алдер. — На твой вопрос нелегко ответить, приятель. Верн и вообще-то очень сумрачное место. Света мало, кругом какие-то тени; там кроту лучше помалкивать и не глазеть по сторонам. Да, где-то высоко над нами стоял старый-пре-старый крот. Черный мех у него на спине блестел и переливался — такого я не видел никогда в жизни. Говорили, это и есть Рун. Я глянул на него разок, но мне стало жутко. Нам всем стало жутко. «Вон он, Рун!» — сказал кто-то, ну я и поверил... Да и все, кто был, тоже поверили, потому как уж больно важный он был.

— Он что-нибудь сказал?

— Вроде бы, только я плохо его понял. Одно помнится хорошо: он был ужас до чего сердитый. Как закричит вдруг: пришла, мол, пора для нас двинуться на юг и захватить все системы. Они, мол, наши по праву. Потом, помню, крикнул еще: «Смерть камнепоклонникам!» — и после этого замолчал.

— Замолчал? — прошептал Триффан.

— Ну да.— Алдер кивнул головой.— И жуткая такая тишина настала! Прямо не передать: он стоит там наверху и молчит, только черный мех посверкивает, как выпущенные когти. Мне казалось, эта жуть никогда не кончится. А потом он исчез, и мы уже точно знали, куда идти и что делать.

Он вдруг смолк, будто сам изумленный тем, что так разболтался, и, очевидно, решив сменить тему, перевел оценивающий взгляд на замерших в своем углу кротов и заметил:

— От этих, по-моему, проку мало будет. Разве что сгодятся для Летнего Солнцестояния. Элдрен Феск слабаков на дух не переносит, — понимаете, о чем я говорю? Уж мне ли не знать, я служил под ее началом еще в Роллрайте. Стоит им допустить хоть одну промашку — и бац! Феск их тут же вздернет за нос, это ей — как чихнуть!

И, довольный своим остроумием, Алдер разразился громким смехом. Юный крот испуганно оглянулся и еще теснее прижался к своей спутнице, словно пытаясь прикрыть ее от этого хохота.

Алдер отошел и снова занял свой наблюдательный пост, а Триффан стал обдумывать то, что услышал от него о Руне.

Настала ночь, и Триффан со Спиндлом устроились на ночлег. Все это время они делали вид, что товарищи по несчастью в дальнем углу их вовсе не интересуют, однако продолжали исподволь наблюдать за ними, одновременно размышляя о том, есть ли у них самих шансы на спасение.

По доносившемуся сверху глухому стуку и шуршанию травы нетрудно было догадаться, что они находятся под луговиной или где-то возле, потому что наверху паслось стадо коров. Триффан решил, что как раз над ними луг сменяется лесом. В одной из стен их норы виднелась полусгнившая оконечность кола, какие обычно ставили для ограждения пастбища; с другой стороны потолок состоял из сплошного переплетения гигантских корневищ и щетины их отростков. Все это было типично для местности, где кончались луга и начинался подлесок, — местности, особенно удобной для устройства входных и выходных отверстий тоннелей. Обычно именно по таким местам проходили границы лесных поселений. Однако Триффан не учуял привычных для себя запахов леса и сделал вывод, что большая часть Бакленда расположена как раз под пустошью, чтобы молодые кроты могли выбирать во время прогулок, куда их больше тянет — на луга или в лес. Помойная Яма, как ее называли, располагалась, по его расчетам, как раз под лесом, и Триффан, будучи уроженцем леса, сразу почувствовал живой интерес именно к этой части Бакленда, несмотря на зловещие слухи об опасностях, которые она таит. Он скучал по лесным звукам, по причудливым узорам корней и недолюбливал примитивность и скудость луговых систем.

С этими мыслями Триффан набрал еще немного червяков там, где указал Спиндл, закусил и лег спать.

Вскоре после этого из темного тоннеля, по которому они пришли, вынырнула тень. Это была сидим Сликит. Стражи тут же склонились перед ней, прошептав обычное: «Да пребудет с тобою Слово».

— И с вами тоже, — бросила она равнодушно. — Есть проблемы?

— Никаких, госпожа.

— Глаз с них не спускайте. Если что — не миновать вам казни.

— Не беспокойтесь, госпожа, мы уже их предупредили, чтобы на поверхность не высовывались. А кто они такие, госпожа?

— Камнепоклонники. Следите за ними неусыпно. Назовите ваши имена!