Интернационал и превратить вооруженный конфликт в гражданскую войну. Женщины-делегаты отвергали ленинский диктат. Начались лихорадочные переговоры с Лениным. Большевичек умоляли не срывать конференцию.

Клара Цеткин, председатель конференции, бледная, с больным сердцем, очень нервничала, пытаясь контролировать ситуацию. Женщины-делегаты, раздраженные и разочарованные, были готовы покинуть конференцию, так и не добившись своей цели[321].

Казалось, переговоры зашли в тупик. Ленин, сидя за стойкой бара, прищурившись смотрел на делегатов, которые пришли просить его не губить дело в такой драматический момент. Последнюю попытку предприняла Клара Цеткин, она спустилась в кафе, закрылась в комнате с Лениным и достигла договоренности: Крупская и Лилина подпишут единый документ при условии, что их резолюция будет внесена в протокол.

Через несколько недель, когда молодые социалисты вновь собрались в Берне, большевики были все так же циничны и неколебимы. Еще хуже поступили они в отношении тех молодых людей, что прибыли в Швейцарию с риском для жизни.

Молодой немецкий социалист вышел на сцену и произнес гневную речь. Он напомнил ленинцам о последствиях, которые ждут его за пересечение границы, ведь он подлежит призыву в армию. Но это будет стоить того, если он сможет привезти в Германию весть, что идея братства между народами по-прежнему жива и что война не разрушила межклассовые связи. Ленин остался глух к этому проникновенному призыву. Его цель – создать прецедент, настоять на своей стратегии: разделить рабочее движение, отделить коммунистов от социалистов, создать «свой» Интернационал. Выход из тупика нашел Роберт Гримм. Швейцарский социалист приехал к Ленину, финальная сцена все та же: Ленин разрешает своим сторонникам голосовать за программу большинства, но требует, чтобы программа большевиков была занесена в протокол, так она сможет войти в анналы международных встреч.

По мнению Анжелики, Ульянов поступал так не из садизма или фанатизма, здесь был ясный расчет. Пока пламя войны пожирало Старый континент, он вел шахматную игру.

Националистический шовинизм разъедал даже пролетарские организации. Единственной партией, не выбросившей знамя пацифизма, была ИСП, которая, однако, спряталась за двусмысленным и компромиссным лозунгом «Ни участвовать, ни саботировать».

В декабре 1914 года Балабанова покидает Италию и переезжает в Берн. К этому времени становится ясно, что Италия тоже вступит в войну, и Анжелика оказывается в центре постоянных спекуляций по поводу ее якобы прогерманской позиции. Кроме того, она иностранка, ей лучше дистанцироваться. Но она не уходит из руководства ИСП: до 1918 года она будет представлять итальянских социалистов за рубежом.

30 июля 1915 года газета Avanti! с большим размахом объявила о миссии депутата-социалиста Оддино Моргари: установить связь со всеми группами, выступающими против войны, и договориться о совместных действиях. Так возникла идея созвать международный съезд, подобный тем, когда встречались женщины и молодые социалисты. Моргари отправился в Брюссель, чтобы убедить Вандервельде, председателя распавшегося Второго Интернационала, в необходимости поддержать мир. Однако он понимал, что между ними лежит пропасть. С точки зрения Вандервельде, пока в Бельгии находятся немецкие солдаты, ни о каком мире не могло быть и речи. Затем Моргари поехал в Париж, где встретился с Троцким, который приветствовал проект, начатый итальянцами. Они встретились в кафе на Больших бульварах с некоторыми депутатами-социалистами, которые поначалу были готовы рассмотреть идею конференции. Однако, когда Моргари стал вдаваться в подробности технического порядка, например, что для въезда в Швейцарию необходимо получить фальшивые паспорта, французы «потемнели лицом, – вспоминал Троцкий, – и один из них поспешно подозвал официанта и попросил счет»[322].

Решающая встреча произошла в Берне. Здесь Моргари вел переговоры с Робертом Гриммом, журналистом из «Бернской газеты». И Гримм взял на себя ответственность за организацию мероприятия. Ему в помощь итальянские социалисты определили Балабанову, которая лично написала приглашения на всех языках. Ленина забыли, он трактовал этот шаг как стремление изолировать более радикальные группы и освободить место последователям ненавистного Каутского, которых он без обиняков назвал «дерьмовыми» оппортунистами. В итоге Ленина в последний момент включили в список.

Пятого сентября 1915 года в швейцарском городке Циммервальд собрались тридцать восемь делегатов из одиннадцати стран. Не приехали лишь англичане, которые не успели получить паспорта. Больше всего (десять человек) было немцев: семь из них – последователи Каутского. На этот раз Ленин не прислал своих сторонников: он присутствовал лично вместе с Зиновьевым и небольшим отрядом из восьми верных делегатов из других стран, так называемых «циммервальдских левых». Заседание началось с братания немцев и французов: Ледебур, Хоффман, Мергейм и Бурдерон[323] объявили, что эта война – не их война. Анжелика пылко, без устали переводила все выступления. На съезде царила именно та атмосфера, которой ожидали организаторы.

Нарушает идиллию вновь Ленин, на этот раз без посредников. Ульянов обвиняет немцев, обрушивается на «социал-патриотов» и «социал-империалистов», пускает в ход дежурное слово «социальная революция». Глава германской делегации, старик Ледебур, возмущен. Он кричит, что позиция Ленина – анархистская, бакунинская, демагогическая: сейчас нет времени на разговоры и полеты фантазии – настало время конкретных действий. Кроме того, добавляет он, легко говорить, когда долго находишься в изгнании и не знаешь о настроениях в собственной стране. Серрати тоже не разделяет позицию Ульянова: он обвиняет его в том, что тот хочет изменить программу съезда, которая заключается не в создании нового Интернационала и переходе к гражданской войне, а в том, чтобы остановить войну. Итальянец цитирует «Классовую борьбу во Франции», в которой Энгельс заявлял, что он против применения насилия.

Ленин отвечает всем очень резко. Он говорит Серрати, что тот неправильно понял Энгельса, и напоминает Ледебуру, что он всегда выступал с революционными призывами, даже когда сидел в царских тюрьмах: ведь когда Маркс и Энгельс писали в 1847 году «Манифест Коммунистической партии», они тоже обращались из-за границы к немецким рабочим[324]. Встреча перерастает в длительную дискуссию. Французский делегат Мергейм вступает в дебаты с Лениным, которые продолжаются восемь часов. Возникают очень напряженные моменты; все измучены. Болгарин Раковский, который впоследствии станет железным большевиком, так нервничает, что пытается ударить Ульянова по лицу, но его удерживают товарищи. Русский и ухом не ведет и с предельным хладнокровием продолжает повторять свои указы. Он говорит, что нельзя трусить и надо называть вещи своими именами. Если капиталисты лгут, утверждая, что война служит для защиты отечества, то Ленин подчеркивает, что большинство социалистов тоже на их стороне. Балабанова согласна с этим тезисом, но понимает, что сейчас не время вносить еще больший разлад между социалистами.

Ленин остается в меньшинстве и даже не входит в число четырех членов созданной в Берне постоянной комиссии, которой дано название Международная социалистическая комиссия. Ее членами становятся Моргари и