не запугаете! Мы создали за эти дни комиссию, которую возглавляют Радек, Раковский и Каспарова. И эта комиссия успешно ведет переговоры с председателем Центральной контрольной комиссии Орджоникидзе. Так вот, до его сведения доведено, что наши единомышленники поедут в отдаленные местности добровольно, раз так хочет Сталин, но только не в позорную ссылку, а для того, чтобы и там, на окраинах страны, продолжить свою полезную деятельность, учитывая профессиональную квалификацию и состояние здоровья. Как видите, мы, оппозиционеры, даже готовы на определенные уступки. Потому я и согласился на ваше предложение. Думаете, что вашего пистолета испугался? Совсем нет. Просто подумал, что в Горках мне, действительно, будет не так уж и плохо. Все-таки не так уж и далеко это место от столицы находится. Все же получше, чем ехать в Астрахань или куда вы там еще предлагали?

— В Алма-Ату, — напомнил Менжинский, проигнорировав, что Троцкий обозвал его сталинским псом.

Машины конвоя, внешне ничем не отличавшиеся от кортежа какого-нибудь очень важного советского руководителя, уже выехали за город, а Троцкий все говорил и говорил. Рот у него почти не закрывался. Похоже, основное его занятие и заключалось в том, чтобы постоянно говорить. И мне вспомнилось крылатое выражение: «Звездеть, как Троцкий». Впрочем, я не желал общаться с ним. Успешно переложив эту обязанность на Вячеслава, я снова затаился в уютном углу подсознания, откуда просто смотрел и слушал.

А Троцкий продолжал:

— Так вот, ни в какую вашу Алма-Ату я не хочу. Здесь, недалеко от Москвы, я все-таки смогу принести больше пользы. Вы вот знаете, что меня временами мучают приступы лихорадки? Врачи говорят, что еще во время гражданской войны я подхватил какую-то редкую форму малярии. Потому не хотел бы совсем вредить своему здоровью. Переезд в южные края мне сейчас противопоказан. Потому-то и от переезда в Астрахань я отказался. А в Горках у меня есть шансы сохранить работоспособность. И пусть даже Коба исключил меня из партии, я не перестану бороться за свою правду, живя на даче, так и знайте!

Глава 29

Когда уже прибыли в Горки, Троцкий сразу начал возмущаться, что его решено поселить не в основном корпусе усадьбы, а в Северном флигеле. Но, узнав, что в главном здании до сих пор проживает брат Ленина, он, вроде бы, немного смягчился и наконец-то замолчал. Видимо, к этому человеку он относился с некоторым уважением. А, может быть, Троцкий наконец-то смирился со своим положением, или же ему просто все-таки надоело болтать без перерыва.

Лично показав Троцкому приготовленные для него комнаты и убедившись, что безопасность объекта Глеб Бокий наладил неплохо, Менжинский выехал обратно. Хотя ему и было неприятно общаться с этим фанатиком мировой революции и возмутителем спокойствия, но надо было признать, что Вячеслав проявил завидную выдержку, внимательно выслушивая весь тот словесный понос, который обрушил на него Троцкий. Перед отъездом Менжинский еще раз все проверил и дал соответствующие указания чекистам по поводу организации охраны главного оппозиционера и наблюдения за ним.

Утро закончилось. Время приближалось к полудню. Председателю ОГПУ надо было спешить, чтобы выслушать доклад Трилиссера, который, почти наверняка, предпринял кое-что насчет перебежчика Бажанова и его компаньона, о чем следовало доложить Сталину после обеда. К тому же, Менжинский надеялся, что к этому моменту уже появились и кое-какие результаты расследования по вчерашней перестрелке, а также новые материалы по Генриху Ягоде.

По дороге обратно Вячеслав расслабился. Откинувшись на заднем сидении автомобиля, он закурил папироску, а я просто смотрел его глазами по сторонам, перебирая, заодно, знания Менжинского об окружающей действительности. Меня очень интересовало не только положение с преступностью, но и общая обстановка, сложившаяся в Москве к началу 1928 года. Несмотря на прокатившиеся сразу после революции волны красного террора и экспроприации, дореволюционная элита бизнеса все еще имела достаточно сильные позиции в столице, которые ей удалось восстановить вместе с введением новой экономической политики властей и послаблениями по отношению к коммерсантам.

А коммерческие отношения, разумеется, способствовали развитию криминала разного рода от мошенников до рэкетиров. Ситуация конца двадцатых годов несколько напоминала мне лихие девяностые годы конца двадцатого века. Кое-какие параллели имелись. Только вот масштаб разгула экономической преступности все-таки был помельче. Советское государство не только следило за деятельностью коммерсантов, регулируя ее довольно жесткими методами, но и оставило за собой монополию внешней торговли, отчего капиталисты-нэпманы не могли легально выводить свои капиталы за границу. И потому все их коммерческие усилия вынужденно направлялись на внутренний рынок, на развитие предприятий, услуг и торговли внутри страны.

Сами советские капиталисты даже не подозревали, что Сталин вскоре свернет НЭП. Те из них, кто весьма неплохо разбогател в последние годы, надеялись, что подобная экономическая политика надолго утвердится в СССР. И потому они вели свою привычную буржуйскую жизнь, устраняя конкурентов всеми доступными способами, законными и не очень, включая и откровенно криминальные. Обманывать не только граждан, друг друга, но и власти было у нэпманов в порядке вещей. Чтобы влиять на советских чиновников, со стороны нэпманских капиталистов в ход шли различные соблазны: подарки, угощения, различные услуги и взятки. А потом все это, обычно, заканчивалось шантажом чиновника, который, таким образом, попадался на «крючок» к нэпману, действуя уже не ради процветания страны и построения коммунизма, а в интересах конкретных коммерсантов.

Как ни странно, в Советском Союзе того времени работали казино и ипподромы, процветали всевозможные увеселительные заведения, в которых любили проводить время не только сами нэпманы и чиновники, художники и писатели, актеры и журналисты, студенты и профессора, но и преступники разного рода: сутенеры и проститутки, мошенники и карманники, домушники и торговцы наркотиками. Народ веселился, спускал деньги, играл, ел, пил, пел и танцевал так, словно бы и не было в стране никакой советской власти с ее суровыми реалиями. К услугам всей этой публики имелись еще театры и кино. Хотя фильмы показывали черно-белые, да еще и лишенные звука, с музыкальным аккомпанементом какого-нибудь посредственного пианиста-тапера, народ все равно валил в кинотеатры толпами.

В дорогих заведениях капиталисты не только совершали сделки, договаривались о поставках сырья и товаров, но и вели разговоры о политике. Нехорошие для них слухи начали распространяться еще в конце 1927 года, что, якобы, власти готовят серьезные дела против советской буржуазии. И это было правдой. ОГПУ совместно с прокуратурой в это время подготавливало аресты взяточников-фининспекторов и многих крупных нэпманов. И не только по той причине, что органы правопорядка вскрыли многочисленные факты коррупции и необоснованного снижения налогов. А потому,