из-за стола и, сославшись на занятость, вышел из столовой. После чего, взяв в кабинете папку с тезисами доклада, одевшись и вызвав машину, отправился в Кремль.

Вячеслав снова ругался внутри нашего общего черепа и просился наружу:

— Да ты, проклятая шизофрения, совсем в угол меня загоняешь. Я бы в здравом уме не стал бы вот так прямо сразу выходить на конфликт с Ягодой. У него же везде свои глаза и уши расставлены. Сперва надо было улики против него собрать, а потом уже что-то делать. Ты же Трилиссера против него копать заставил во всех направлениях и без всяких зацепок. Не с того начал. Надо было сперва архивные документы раздобыть, которые подтвердят, что Генрих соврал про свой партийный стаж. И это было бы веским аргументом для обвинения. А так одни домыслы какие-то получаются. Даже если он, например, шпион, то где доказательства этому?

— Ничего, найдем. Ежов же нашел. Значит, у нас тоже получится. Тем более, что копать под Ягоду мы на десять лет раньше начали, чем Ежов. Значит не все еще компрометирующие материалы он уничтожил. А если и не найдем ничего, тогда просто ликвидируем, — попытался успокоить я.

Вячеслав же послал мне неожиданный поток откровенных мыслей:

— Меня поначалу очень смущало вот это твое знание будущего. Но теперь, когда я тут в углу подсознания нахожусь, то кое-что из твоих воспоминаний постепенно и сам перенимаю. И, исходя из этой информации, я понимаю, что многое неправильно в стране и в мире сейчас складывается. Не туда мы двигаемся, неверно развиваемся. Потому и ждут нас в будущем катастрофы, если ничего не поменять. И я все больше прихожу к выводу, что изменения, действительно, необходимы серьезнейшие. Тот ангел-экспериментатор, что подселил твою личность к моей, наверное, поступил все-таки правильно. Хотя я до этого момента ни в каких ангелов и не верил. А тут пришлось, потому что это действительно самый настоящий ангел, раз он человечеству добра желает. И теперь получается, что совсем другое будущее нас ожидает. Только нужно постараться, чтобы оно было лучше, а не хуже. Если, конечно, все это на самом деле не совсем помешательство, а имеет под собой некую рациональную, хотя и непонятную основу.

— Вот и надо нам с тобой объединить усилия, — предложил я, выпустив Вячеслава из нашей маленькой тюрьмы подсознания, чтобы он успокоился и проветрился пока едем.

Он закурил папиросу, а я в это время из своего угла черепной коробки подкачивал энергию в больную спину и успокаивал очередной приступ астмы. Заметил, что получаться у меня целительство стало получше. А еще и пополнять энергию удается. Словно бы вдыхаю ее прямо из окружающей среды, как пылесос в себя втягиваю и направляю в больные места. Реакция тоже улучшается, да еще и убеждение, похоже, как-то проявляться стало, раз даже Вячеслав уже начал к моему мнению прислушиваться. Хотя и ругается по-прежнему, но уже и советы дает, как коллеге. Значит, все-таки начинает меня воспринимать всерьез, а не как досадную болезнь.

Так потихоньку по заснеженной Москве мы доехали до Кремля. Прежний водитель Менжинского, в отличие от раненого Тихомирова, ехал спокойнее, более тщательно объезжая колдобины. Ведь он за годы привык, что у начальника больная спина. Этому шоферу, пожалуй, можно доверять, а вот прикомандированным людям Паукера-Паука, например, охраннику, сидящему теперь на переднем пассажирском сидении, полностью доверять не стоит. Уже понятно, что им дано распоряжение докладывать своему шефу, а через него, получается, и Ягоде, о каждом шаге Менжинского.

Глава 31

Вскоре мне снова удалось увидеть генсека. На этот раз я прочувствовал его гораздо лучше. Мои новые способности экстрасенса-целителя позволяли ощущать вокруг Сталина мощные энергетические завихрения. Слишком многое было завязано на этого человека, и это чувствовалось. Ведь именно он задавал то генеральное направление, в котором двигалась вся огромная страна.

На этот раз хозяин главного кремлевского кабинета нервно прохаживался по просторному помещению, крутя в пальцах курительную трубку. Едва увидев Менжинского, Сталин, даже не здороваясь, сразу же упрекнул:

— Что же это вы не доложили мне о перебежчике Бажанове сразу?

Тут я решился подставить Ягоду и понаблюдать за реакцией генсека. Для этого снова отодвинул личность Вячеслава на задний план и произнес:

— Должен признаться вам, товарищ Сталин, что я и сам довольно долго не имел никакой информации по этому делу.

Сталин прищурился и с недоброй ухмылкой проговорил:

— Как же такое возможно, чтобы сам председатель ОГПУ не узнал вовремя о таком чрезвычайном происшествии?

И тут я честно выдал:

— Когда произошло нарушение границы Бажановым и его спутником Максимовым, из Ашхабада было доложено в Москву товарищу Генриху Ягоде. Мне же Ягода не доложил по подчиненности, как был обязан.

Сталин перестал крутить свою трубку, а вставил мундштук в рот и вгрызся в него зубами. Потом проговорил негромко:

— Наверное, товарищ Ягода не хотел нервировать вас непроверенными сведениями.

Я сказал генсеку:

— Не знаю, во всяком случае, Ягода и до этого момента ничего мне так и не доложил. Я до сих пор не дождался от него какого-либо отчета по этому поводу.

— Откуда же вы тогда узнали про предательство Бажанова, товарищ Менжинский? — задал вопрос Сталин все с тем же хищным прищуром.

— Ко мне поступает информация и по линии других отделов, которыми Ягода не руководит. Вот только не напрямую она идет, а с некоторой задержкой. Потому я и не имел возможности доложить вам вовремя, — объяснил я.

Вождь вынул трубку изо рта и покачал головой:

— Совсем нехорошо получилось. Имеется мнение, что товарищу Ягоде следует объявить выговор.

Тут я пошел ва-банк, выложив еще один козырь:

— Есть подозрения, что Генрих Ягода еще и приписал себе десять лет партийного стажа. И соответствующие вопросы ему будут заданы на коллегии ОГПУ.

Сталин всплеснул руками. Вождь все-таки был южанином, и это чувствовалось. Особенно, когда он волновался. В такие моменты у Сталина всегда усиливался его кавказский акцент. А он в ту минуту выглядел весьма взволнованным, даже выругался по-грузински:

— Шени дэда! И как же о таком серьезном нарушении не знает наш партийный контроль? Немедленно прикажу им поднять личное дело Ягоды!

Вождь замолчал, потом прошелся из угла в угол, что-то обдумал и произнес уже другим тоном:

— Сегодня же я поручу товарищу Орджоникидзе разобраться! Раз он у нас Центральную Контрольную комиссию возглавляет, значит, он и ответственность несет за контроль партийной дисциплины.