А вас, товарищ Менжинский, в этом вопросе я попрошу пока проявить терпение до выяснения всех обстоятельств. Думаю, что вам тоже известно о том, что на ответственную должность Ягоду порекомендовал еще товарищ Свердлов? И с тех пор мы этому человеку вполне доверяли.

Сталин, похоже, все-таки сомневался. Тут мне пришла еще одна мысль. Уж если я решил топить Ягоду, то отступать некуда. Потому выложил интересный факт и про Свердлова, то, что когда-то читал:

— Кстати, про покойного Якова Михайловича я как раз тоже хотел вам доложить. Сейф из его кабинета до сих пор не вскрывался. Поскольку ключи не были обнаружены. Так вот, он хранится на складе коменданта Кремля. И мне известно, что внутри Свердлов припрятал немалые ценности, экспроприированные у буржуев по его указанию, но не сданные им в партийную кассу: золотые монеты и изделия с драгоценными камнями общей стоимостью в сотни тысяч рублей.

— Да что ви говорите! — неподдельно удивился Сталин, даже заговорив с акцентом. Но, он тут же взял себя в руки и добавил уже спокойно:

— Хм, эти ценности нам, разумеется, пригодятся. Сегодня же дам указания товарищу Петерсону, чтобы нашли и вскрыли этот сейф.

Глядя на Сталина, я подумал о том, что ведь он обладает немалым опытом подпольщика, и это помогает ему бороться за обладание абсолютной властью. Наученный этим опытом он, разумеется, ценит, в первую очередь, людей преданных, пусть даже они не слишком профессиональны и талантливы. А Генрих Ягода как раз из таких. И потому для Сталина неприятно было услышать, что этот человек, которого он до сих пор считал вполне надежным, внезапно подвел. Генсек верил в раболепную преданность Ягоды, а тут вдруг такой досадный прокол с ним случился. Что же касается Свердлова, то, напомнив о припрятанном им золоте я, похоже, попал в точку, всколыхнув старую неприязнь Сталина к этому «демону революции».

Еще со времен ссылки в Туруханский край Сибири между двумя лидерами революционного движения «пробежала черная кошка». Вражда вспыхнула на банальной бытовой почве, когда оба революционера по воле судьбы отбывали ссылку вместе в доме крестьянской семьи Тарасеевых, приютившей их. Свердлов любил чистоту, а Сталин плевать хотел на аккуратность и гигиену. Отчего Свердлов жаловался на своего соседа, рассказывая, что жить с ним под одной крышей невозможно, потому что Джугашвили, вместо того, чтобы мыть тарелки, отдает их вылизывать собаке, да и когда дежурит на кухне, то готовит такую бурду, которую есть невозможно. А еще он может наплевать в суп, если находится в плохом настроении. Свердлов же своим чистоплюйством тоже сильно раздражал Сталина, потому он даже назвал свою собаку его именем — Яшкой. И обиженный Свердлов добился того, что его перевели отбывать ссылку в другое место. Не ладили они и потом, да и ходили какие-то слухи о том, что именно Сталин передал отравленный тортик для Свердлова накануне его смерти перед VIII съездом партии большевиков.

Тем временем, Сталин зажег свою трубку спичкой, сделал длинную затяжку через мундштук и спросил, прервав мои мысли:

— Так какие же меры вы приняли против Бажанова?

Я честно ответил:

— По моему приказу иностранный отдел выставил вооруженные засады на возможных маршрутах движения Бажанова и Максимова. Их должны ликвидировать.

— А откуда вы знаете, в какую сторону направятся эти предатели? — спросил Сталин.

— Судя по донесениям наших агентов, перебежчики пытаются поскорее добраться до Индии, чтобы оказаться под защитой колониальных властей Великобритании. Пока что они пошли от границы напрямик через горы, несмотря на риск камнепадов, и пришли в Мешед, — выдал я случайно прочитанную информацию из будущего про этого Бажанова за свои агентурные сведения.

Сталин пыхнул трубкой и неожиданно задал трудный вопрос:

— Как вы думаете, товарищ Менжинский, стоит ли нам вести переговоры с Персией о выдаче этих беглецов, или вы уверены в том, что их обязательно ликвидируют?

Уверенным на сто процентов я, конечно, не был, хотя и обговорил с Трилиссером многие детали и запасные варианты. Но, не говорить же о своей неуверенности Сталину? Поэтому, вспомнив, что переговоры по этой ситуации не привели в прошлый раз к результатам, я проговорил:

— Думаю, что ликвидируют успешно. В переговорах необходимости нет.

Припомнил я и о том, что Бажанов сдал советскую резидентуру в Иране. Причем, не разведчиков от ОГПУ, о которых он знал мало, а именно резидентов по линии партийного аппарата. Потому я добавил:

— Необходимо срочно принять меры для спасения всех агентов советского влияния, кто там имеется от Политбюро ЦК. Иначе Бажанов всех сдаст. Касательно агентуры ОГПУ, мы с товарищем Трилиссером соответствующие меры уже приняли.

— Получается, что вам и про нашу партийную агентурную сеть известно? — нахмурился Сталин.

— Служба такая, Иосиф Виссарионович, — улыбнулся я.

Он тоже смягчился, перестав хмуриться, потом еще раз пыхнул своей курительной трубкой и поинтересовался другой темой:

— А как у вас, товарищ Менжинский, обстоят дела с охотой на селезня?

Я бодро отрапортовал:

— Как раз хотел вас обрадовать, что селезень благополучно доставлен в гнездо сегодня утром!

— Быстро же вы справились! — воскликнул Сталин. И тут же поинтересовался:

— И как Троцкий воспринял переезд в Горки?

— Возмущался, конечно. Особенно тем, что поселили его во флигеле, а не в хозяйском доме. Но, ничего, привыкнет. Все необходимые меры для охраны нами приняты, — сообщил я.

И из воспоминаний Менжинского, и из того, что я сам прочитал, я знал, что Сталин оценивал людей по степени их полезности для себя. Потому с председателем ОГПУ он общался вежливо и на «вы», при этом, многих других приближенных называя на «ты», не взирая на их заслуги и ранги. Снова сделав затяжку, он вытащил мундштук трубки изо рта и проговорил, глядя в упор:

— Товарищ Менжинский, вы хорошо поработали. Но, почему же вы не рассказали мне об опасности, которой подверглись на дороге?

От такого вопроса я внутренне вздрогнул, но внешне не показал вида. Получалось, что вопреки моему желанию засекретить покушение, информация о нем разошлась достаточно широко. Впрочем, если раненый водитель проинформировал Паукера, то ничего не мешало уже Паукеру доложить Сталину. И мне пришлось выкручиваться, сказав:

— Иосиф Виссарионович, мне совсем не хотелось расстраивать вас этим досадным инцидентом. Все закончилось благополучно, если не считать ранений шофера. Но, они не опасные. А нападавшие ликвидированы на месте. К тому же, мою охрану товарищ Паукер усилил.

— Мне передали, что их всех застрелили вы сами.