Дверь в один из домов была приоткрыта. В образовавшуюся щель наружу проливался маслянистый жёлтый свет. И там, за дверью, кто-то стоял. Неподвижный, отсюда неразличимый. Следил за ними.

Это был монах. С наголо стриженной головой, с гладкими и округлыми, как морские окатыши, щеками, с непомерно большим носом и щёлками задорных глаз. При этом субтильный; его худобу не могли укрыть даже просторные монашеские одежды.

Когда Максим приблизился к дому, дверь окончательно открылась, и тёплый свет выплеснулся на бетонную дорожку.

– Доброе утро, – неуверенно поздоровался Максим.

Монах, весь дружелюбный, с улыбкой, обнажавшей крупные, чуть желтоватые зубы, перешагнул через порог. Максим сомневался, что тут, на пике Адама, могла поджидать опасность, и всё же ни на мгновение не забывал про спрятанный в рюкзаке нож. Готовился при необходимости выхватить его. «И что дальше? Ударишь?» – «Если понадобится, ударю». – «Значит, Скоробогатов добился своего. У меня паранойя». Максим с горечью подумал, что следовало ещё в Коломбо избавиться от этого кровавого ножа, а потом усмехнулся тому, как серьёзно и сосредоточенно говорит с самим собой.

За открытой дверью проглядывала небольшая комната. Слишком контрастные, насыщенные цвета. Тёплый закуток реальности в облачной мгле, съедавшей все оттенки, кроме серого, и лишь разбавленной жёлтыми пятнами уличных фонарей.

– Мы хотели встретить восход. Слышали, это красиво, – неожиданно сказала Аня. Она старалась говорить медленно, чётко выговаривая английские слова. – Не думали, что здесь так облачно.

Хорошее оправдание их ночному приходу.

Монах понимающе кивнул. Он был закутан в шафрановую ткань традиционной кашаи, оставлявшей обнажёнными голову, шею, всю правую руку от плеча и предплечье левой руки. Порывы ветра его не смущали. К тому же он стоял босиком, ничуть не пугаясь ледяного бетона.

– Меня зовут Джерри, – сказал монах и тут же раскрыл тканый мешочек, висевший у него на запястье. Достал из него квадратный блокнот и огрызок карандаша. Что-то записал на двух белых листках, после чего вырвал их и по отдельности сложил в несколько раз.

Максим с недоумением следил за действиями монаха.

– Джерри? – одолевая дрожь, улыбнулась Аня. – Как мышонка?

Монах не ответил. Со счастливым, почти блаженным лицом протянул Ане первый листок и замер в предвкушении. Максим понимал, что нужно воспользоваться дружелюбием монаха, поэтому не мешал его игре. Готовился предложить ему тысячу ланкийских рупий за приют и горячий чай, а потом увидел, как Аня, растерянная, прочитала записку.

– Что там?

Аня отдала ему листок. Максим без интереса заглянул в него. Несколько раз перечитал написанное и почувствовал, как невольно напряглись руки. Мысли, слишком противоречивые и путанные, загомонили разом, на время оглушили. Максим так и стоял с запиской, не зная, что делать дальше.

Три простых слова. «Да, как мышонка». Печатными буквами. Ничего особенного. Обыкновенная игра. Забава скучающего монаха, судя по всему, вынужденного жить здесь в затяжном одиночестве. Вот только надпись была сделана по-русски.

– Как… – начала Аня, но монах, запротестовав, резко приблизился к ней.

Максим не успел загородить Аню, а потом увидел, что Джерри, если это действительно было его настоящее имя, вложил второй листок в открытую Анину ладонь, сжал её в кулак своими ладонями, затем ободряюще кивнул, призывая закончить начатые слова.

– Как вы узнали, что мы из России? – слабо произнесла Аня.

Монах, чуть ли не подпрыгнув на месте, издал громкое «хах», после чего, не переводя дыхание, рассмеялся тихим смехом. Отпустил Анину руку и стал ждать.

Ещё четыре слова. «Понял по вашим лицам». Джерри, довольный, отошёл назад, к двери, и жестом пригласил следовать за ним.

– Чай вскипел. Вам с молоком? – спросил он по-русски. Кажется, без акцента.

Максиму не нравилось происходившее. Едва ли по их лицам можно было понять так уж много. Джерри, скорее всего, подслушал разговор. Впрочем, они с Аней говорили так тихо, что едва слышали друг друга, к тому же ветер рассеивал их слова. Значит, Джерри уловил какие-то обрывки. Оставалось надеяться, что он ничего не заподозрил.

– С молоком, – уверенно сказала Аня.

Она была права. Для начала следовало отогреться. В конце концов, Джерри никто не мешал скрыть свои познания в русском языке, как это сделал Салли. Так что, несмотря на глупую игру с листками, монах пока не дал повода усомниться в искренности своего гостеприимства.

Комната была обставлена просто, почти бедно. Неоштукатуренные стены выкрашены в бежевый цвет. Бетонный пол местами покрыт кусками старого, имитировавшего плитку линолеума. По трём углам стояли двухуровневые нары с щуплыми матрасами. Из шести постелей застелена и заправлена была лишь одна.

– Тепло, – довольная, сказала Аня и по приглашению монаха села на пустовавший матрас, поближе к масляному радиатору. Максим присоединился к ней. Чувствовал, как оживает тело, как успокаивается дрожь в ногах, однако не позволял себе расслабиться. Пока Джерри возился с чайником, настойчиво осматривал его жилище.

Окно было завешено синим махровым полотенцем. Под окном стоял низкий холодильник, служивший одновременно обеденным столом, а в единственном свободном углу, возле входной двери, получился кухонный закуток с конфорочной плитой и громоздким металлическим чайником. От нар, на которых сидели Аня с Максимом, кухоньку отделял лист фанеры. На самих нарах вперемешку лежали разноцветные свёртки одежды. Ничего подозрительного Максим не подметил и с благодарностью принял чашку горячего чая.

Они будто оказались в герметичном отсеке подводной лодки. Утонули в глубоком облаке на высоте двух тысяч двухсот сорока трёх метров над уровнем моря. Готовились умереть. Но оказались спасены странным монахом, который теперь сидел на первом ярусе противоположных нар и с неизменной улыбкой под мясистым носом следил за тем, как они пьют чай. Аня поддерживала горячую кружку гипсом и, кажется, жалела, что не может обхватить её двумя ладонями.

Вместе с теплом пришла сонливость. Максим не отказался бы сейчас вздремнуть, однако заставлял себя вновь и вновь обдумывать своё положение. Аня тем временем развлекала монаха разговорами. Тот с радостью отвечал на её вопросы и даже попутно сделал несколько новых записей в блокноте – опять вырвал из него соответствующие листки, сложил их, однако не торопился отдавать, ждал подходящего мгновения. Непонятная глупая игра.

Оказалось, что Джерри родился в небольшом бурятском посёлке в тридцати километрах от Иволгинского дацана, долгое время учился в Индии, а теперь десятый год служил здесь одним из смотрителей.

«Девять лет, – отметил про себя Максим. – Значит, стал смотрителем в две тысячи девятом году. Когда я в последний раз видел отца. Когда он подарил мне глобус, а маме – картину Берга. И что это значит?» В раздражении сдавил пустую чашку. «Это значит, что ты сходишь с ума». Пустые подозрения отвлекали, не позволяли сосредоточиться на главной задаче.