Жозефина улыбается.

— Разве все мы не стремимся вернуться в детство?

— Я неплохо чувствую себя и во взрослом состоянии. Объясни.

Женщина-дождь смеется.

— Чтобы стать взрослым, тебе потребуется еще несколько столетий.

Затем она рассказывает, что увидела в вире Матчека Чена, на пляже.

— Вот оно что. Невинность, — говорю я, когда она заканчивает рассказ.

— Именно это тебе и придется выкрасть. И не так, как ты обычно это делаешь, — добавляет она.

Я невольно сглатываю. В голове крутится мысль: это ведь Матчек Чен, величайший и ужаснейший повелитель Системы, и я не могу сделать ничего, что бы он не делал уже тысячи раз.

Но я хочу получить свободу.

— Будем болтать или займемся похищением? — спрашиваю я.

Она дарит мне влажный поцелуй в щеку. А затем исчезает в пелене дождя, как Чеширский кот, для того, чтобы отвлечь сянь-ку и завладеть системами Ковша.

Я смотрю на свое отражение в лужице под ногами. Оно тоже смотрит на меня, и в его взгляде читается обвинение. Бездна. Монстры. И тому подобное.

Но я вор, а не философ. К тому же уже поздно рассуждать об этом. Я должен отыскать Матчека Чена. С чего же начать? Единственное, что я помню, это огнеглотатель в Париже.

Чен пришел на берег Сены посмотреть на огнеглотателя, а Жан ле Фламбер пришел, чтобы посмотреть на него.

Уже вечер, в воздухе осенняя прохлада. Нотр-Дам маячит на противоположном берегу реки огромным каменным пауком, а за ним в небе блестят серебряные шпили Ситэ Нувель. Огнеглотатель — старый бразилец с обнаженным торсом, на котором проступают рельефные мускулы. На его смуглой коже играют отблески десятка факелов, закрепленных на вращающемся колесе. Он берет один из них, выгибает шею и медленно опускает факел в рот. С его губ срывается гигантский язык пламени, словно из домны, а щеки и шея краснеют, отчего старик становится похожим на фонарь из тыквы.

Чен зачарованно смотрит, как светящиеся оранжево-красные языки лижут воздух. Взгляд напряженный, рано поседевшие волосы развеваются на ветру. Отец федоровизма в юности.

На другом краю толпы стоит и наблюдает за ним молодой Жан. Он здесь по поручению Жозефины Пеллегрини. Я овладеваю его сознанием. Это простой гогол, всего лишь часть толпы, но, следуя его движениям, я кое-что вспоминаю.

Огнеглотатель заканчивает выступление, и я подхожу к юноше.

— Вам нравится цирк, месье Чен? — спрашиваю я.

Он резко оборачивается.

— Огнеглотатели — это не просто клоуны, — отвечает он.

Я слегка кланяюсь.

— Лично я считаю себя скорее магом. Но могу вас рассмешить.

Он презрительно усмехается.

— Сомневаюсь.

— Я представляю человека, заинтересованного в вашей… деятельности. Богатого человека. У него к вам имеется предложение.

— Это не смешно.

Он поворачивается, чтобы уйти.

— Мне известно, что именно вы ответственны за происшедшее в Сверкающих Вратах Рая, — говорю я. — И это тоже было не смешно.

В его взгляде такой холод, что даже сквозь столетия я чувствую, как у меня внутри все застывает. Я торопливо машу рукой.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь вас выдавать. Это противоречит профессиональной этике. Выслушайте меня. Позвольте, по крайней мере, угостить вас выпивкой.

— Я не пью, — заявляет он.

— Вы можете посмотреть, как пью я. Я знаю одно подходящее местечко.

Я веду его в бар под названием «Caveau»[30]неподалеку от Пале-Рояля — до него всего пара шагов по узкой улочке с пустыми окнами. Мы спускаемся на несколько ступеней вниз в полуподвальное помещение, и я заказываю мохито у бритоголового бармена из Сан-Франциско. Чен напряженно смотрит на меня, и я испытываю некоторое уважение, видя, как он мысленно пытается нащупать сеть моих агентов, расставленную вокруг него.

— Мой наниматель интересуется, почему вы этим занимаетесь? — начинаю я.

Он слегка улыбается.

— Просто потому, что мне не нравится, как устроен этот мир. Разве в это так уж трудно поверить?

— Насколько я понимаю, Рай вам тоже не нравится.

Федоровисты освобождали разумы из черных ящиков загрузочных лагерей, координировали атаки сфабрикованных дронов, дистанционно управляемых активистами по всему миру. Плохо лишь то, что выпущенные на волю разумы овладели инфраструктурой Шэньчжэня и разрушили ее. Живые компьютерные вирусы, обезумевшие от боли, способные проникнуть в любую автоматизированную систему и бесконтрольно копировать самих себя.

— Рай был только началом, — произносит Чен. — Федоров это предвидел. Следующая революция будет направлена против смерти. Я плохо отношусь к смерти. Думаю, хотя бы в этом наши мнения совпадают, месье ле Фламбер.

У меня приподнимаются брови. Похоже, он информирован лучше, чем я думал. Кроме того, бесчисленное множество освобожденных рабов, вставших на его сторону, создают значительное преимущество.

— Полиция доставляет мне достаточно хлопот, так что о смерти подумать некогда. Идеология меня не интересует. То, что я делаю, всего лишь игра.

— Но для меня это не игра.

Что же это? Что могло его так сильно изменить? Что сделало таким, каким он стал? Жемчуга Марты Уэйн?[31]Дядя Бен?[32]Что бы это ни было, здесь я этого не найду.

Хотелось бы посмотреть на его оборудование, на примитивный загрузочный шлем, синхронизирующий в единое целое все его версии. Но эта информация безвозвратно утрачена во время Коллапса.

Давай же, молодой Жан, ты способен на большее.

— Мой наниматель понимает это. И она предлагает свою помощь. Оборудование. Деньги. У вас будет все, что требуется.

— И какова цена?

Я улыбаюсь.

— Бессмертие, конечно.

Я покидаю свою прежнюю сущность и Чена за выпивкой и обсуждением будущего мира. К сожалению, этот разговор ни к чему не приведет. В прошлом должно быть что-то еще, что-то, убедившее меня в присутствии на Земле потерянного гогола Матчека Чена. Я конструирую вспомогательного гогола и прошу бармена смешать мне «Отвертку». Воплощение и выпивка — это прекрасно, но ответов я пока так и не получил.

Кто-то дергает меня за рукав. На меня смотрит усмехающийся монстр — деревянная маска, разрисованная выцветшими красками. Но она производит не слишком устрашающее впечатление, поскольку надета на маленькую босоногую девочку в грязном платье с пятнами сажи.