бросился к резному столу с серебряным чернильным прибором.

– Вот и хорошо, – удовлетворённо кивнул Павел. – Зажигайте свечу, начинайте работать, а мы подождём ваших сослуживцев. – И император присел за соседний стол.

Вскоре в прихожей раздался шум. Толпа чиновников ворвалась в кабинет. Их возглавлял упитанный, толстомордый человек в лисьей шубе. Он сорвал треугольную шляпу. Небольшой парик с буклями был одет задом наперёд. Словно рог на лбу торчала косичка. Он грохнулся на колени перед императором. Все последовали за ним.

– Кошельков? – вопрошал Павел.

– Так точно-с, Ваше Величество, старший инспектор, – пробурчал он. Нижняя челюсть его тряслась от страха.

– Чего замерли? – крикнул на чиновников Аракчеев. – Быстро за свои столы! Приступить к повседневной работе.

Тут же заскрипели стулья, зачиркали кресала. Огоньки свечей заплясали над столами. В зале стало светло. Один Кошельков остался стоять на коленях, не зная, что ему делать, ведь на его месте сидел подчинённый.

– А вам теперь туда – указал Павел на свободный стол. – В древесине разбираетесь? Шубу можете не снимать, вам скоро на пристань, лес принимать.

– Не губите, Ваше Величество, не губите! – Кошельков на коленях подполз к Павлу и принялся целовать его руки. – Пятеро детей…. Накажите! Готов снести любые экзекуции…

– Я же вас не в Сибирь посылаю, а понижаю в должности, – удивился Павел. – Ну, желаешь, так могу и в Сибирь.

Чиновник потерял сознание и повалился на пол.

– Экий слабенький, – брезгливо усмехнулся Павел и поднялся. Обратился к Чернову: – А начальник ваш где?

Чернов вскочил, чуть не опрокинув громоздкий стул.

– Вон, там, в конце дверь, его кабинета, Ивана Акимовича Бережков. Только кабинет заперт. У него там важные бумаги, сейф… Он велит строго настрого дверь запирать.

– Так отоприте, – приказал Павел. – Где это привратник.

Бородач вприпрыжку ринулся к кабинету со связкой ключей. Чернов угодливо распахнул дверь. Дубовые панели украшали стены. Книжные полки заставлены деловыми переплётами. Огромный стол с кривыми резными ножками был затянут зелёным сукном. Тут же на столе поменьше стоял самовар и фарфоровые приборы для чая.

– Убрать! – тут же скомандовал Павел, указывая на самовар. Бородатый привратник подхватил весь чайный стол и вынес из кабинета.

– Хорошо устроился, – зло произнёс Павел, осматривая дорогую обстановку. – Ну, и когда является ваш начальник?

– Обычно, к обеду приезжает, подписывает бумаги, пьёт чай и отъезжает.

– Пьёт чай, – хмыкнул Павел Петрович. – А вы, Чернов, дворянин? – спросил он неожиданно.

Да-с, ваше величество, – замялся чиновник. – Но мы бедные. У меня именьице под Псковом, да всего тридцать душ…

Из зала раздались охи и стоны.

– Пришёл в себя? – крикнул Павел. – На первый раз прощаю вас, Кошельков. В следующий раз отправлю в Сибирь – уже точно. Садитесь и работайте. Да, на своё прежнее место. Вот дурень!

– А мне-с на своё старое? – осторожно спросил Чернов и сразу как-то осунулся.

– А вы – сюда, – указал Павел на резное кресло с подлокотниками. – Не справитесь, я и вас в Сибирь.

Чернов потерял дар речи, и принялся громко икать. Павел резко развернулся и пошёл прочь размашистым уверенным шагом. Чиновник кинулся вслед за ним со слезами благодарности. Хотел пасть на колени и расцеловать руки… Аракчеев поймал его за шиворот железной хваткой.

Куда? Не сметь! Сегодня ко мне лично с докладом, – грозно сказал Чернову Аракчеев. – И этого, своего Ивана Акимовича Бережкова – с собой. Понял?

– Ик! Так! Ик! Точно-с! Ик!

– Воды выпей, – посоветовал Аракчеев и двинулся за императором.

Ветер стих. Подковы звонко отстукивали по промёрзшим булыжникам мостовой. Невский был пустынный. Сугробы возвышались грязными горками у стен домов. В окнах только кое-где зажигались свечи. В фонарях уже выгорало масло, и они тухли.

Навстречу тащились сани. Лошадёнка еле перебирала ногами. В санях покоилась огромная дубовая бочка с медными широкими ободами. Рядом шёл бородатый мужик в длинном овчинном тулупе, подпоясанным широким кушаком, в барашковой шапке и валенках. Он горланил песню и поторапливал клячу. В тусклом свете фонарей мужик разглядел перед собой великолепных всадников. Прекратил петь, воскликнул:

– Ой, ты, Господи! – сорвал с себя шапку, обнажая длинные кудри. – Тпрру! – дёрнул лошадь. – Да стой, ты, шалава. – Поклонился до самой земли.

– Что везёшь, бедовый? – спросил Павел. – Квас?

– Квас! – закивал он. – У купца Тимофеева беру. Да у Апраксиных рядов продаю.

– А налей-ка, – потребовал Павел.

– Ой, да я сейчас! – Мужик бросился к саням, зашуршал в телеге сеном, вынул деревянный ящик. – У меня для важных господ кружка серебряная есть.

– Ты сдурел? – усмехнулся Павел. – На таком морозе губы примёрзнут.

– Ай, и то, верно! – спохватился мужик. – Но у меня деревянная есть, новая. – Он бросил ящик прямо на дорогу, открыл его и достал кружку в штоф объёмом, крутанул кран на бочке. С журчанием хлынул квас, и вокруг разнёсся кислый хлебный аромат.

Прошу, государь! – с поклоном подал мужик кружку.

Но первым взял Аракчеев, попробовал.

– Хорош! – Протянул Павлу.

Павел Петрович маленькими глоточками отпил немного.

– А вкус с детства помню, – с грустью сказал он. – Мы как-то перед Рождеством с Паниным в санках катились и, вот, так, у бочки остановились с Тимофеевским квасом… Мне лет шесть или семь было…. Сколько прошло – жуть, а вкус до сих пор помню. – Он отпил ещё несколько глотков. Отдал кружку мужику. – Хорош! – сказал Аракчееву. – Распорядитесь, чтобы каждую субботу, к обеду от Тимофеева привозили свежего квасу бочонок.

Аракчеев кинул продавцу пятак. Он лихо поймал медяк и крикнул:

– Только, ваше благородие, вы учтите, купец Тимофеев квас за ассигнации не продаёт. Ему только серебро давай.

Павел осадил коня. Животное недовольно всхрапнуло.

Император повернулся в седле:

– Это почему?

– Так он же зерно покупает самое лучшее. Из плохого зерна ни квас, ни пиво доброго не приготовишь. А хорошее зерно за ассигнации не продают. Бумага – она и есть – бумага. Серебро – другое дело. Серебро всегда в цене.

– Бумага, говоришь? – задумался Павел.

– Бумага, – радостно подтвердил мужик. – Нынче ни один купец бумаге не верит. Всем серебряную монету подавай.

– Генерал-прокурора ко мне! – зло приказал император Аракчееву и дал шпоры коню.

Мня Аракчеев отослал на Охту к заводчику Тимофееву, решить дело с квасом для царского стола.

Неву сковал крепкий лёд, и от одного берега до другого наладили санный путь. Я реши не делать крюк до моста, а переправиться здесь. Извозчики направлялись к бирже, погоняя своих саврасок. Полозья тяжёлых розвальней скрипели по укатанному снегу. Я пристроился за одними из саней. Над Невой зазвучал утренний перезвон. Разлился трелью. Самые голосистые колокола пели в Смольном соборе.

Почему-то вспомнил Софью. Наверное, девушек воспитанниц повели на утреннюю молитву. И Софья среди них.