А потом Хирка стала ждать.

Стемнело, и Эльверуа затихла. Она помедлила ещё немного. Хирка выждала до тех пор, пока не удостоверилась, что все уснули и никто не увидит языков пламени. Тогда она стала поливать пол вокруг себя маслом. Сначала Хирка делала это против воли, происходящее казалось ей неестественным: никто не льёт масло на пол в доме, где живёт. Но именно этим она и занималась. Масло растекалось по полу, просачивалось между досками, а его запах заполнял ноздри так плотно, что они чуть не склеивались.

Инстинкт привёл её к сундуку-скамье. Она достала из него отцовский меч, взяла его за рукоятку и подняла. Незнакомая тяжесть. Обычный меч из Ульвхейма. В Ульвхейме живут мужественные имлинги. Если она удержит его, то, вероятно, сможет завершить то, что необходимо.

Она засунула меч в очаг и рассыпала угли по полу. Не успела Хирка вздохнуть, как гостиная загорелась. На какой-то миг её ноги отяжелели, словно хотели остаться на месте. Она подняла меч, но он был бессилен против пламени. Пламя пожирает всё. Даже гниль.

Хирка засунула меч в щель между досками пола, а сама выбежала на улицу с дорожным мешком за плечами. Она не умерла, как отец. Она жива, и отец отдал всё, чтобы она продолжала жить.

Она побежала в сторону Аллдьюпы и не останавливалась до тех пор, пока не достигла гребня холма. Лачуга полыхала. Не-дом, наконец, исчез, хижина, которая во всех вселяла страх. А ведь они с отцом не были суеверными. Может, зря?

Хирка смотрела, как пламя поглощает то, что больше всего подходило под её представление о доме. Хлёсткие жёлтые языки в темноте ночи. Так же горел и отец. Она стояла далеко от огня, но чувствовала пламя внутри себя. Как будто она сжигала саму себя. Удаляла себя из мира. Из жизни Римера. Он подумает, что она умерла. Будет ли он горевать? Сколько, час? День?

Хирка сжала в кулаке своё украшение. Вытертый волчий клык с маленькими зарубками с двух сторон. Доказательство того, что однажды она была обычной девочкой.

Она перешла мост через Аллдьюпу и побежала в лес по направлению к Равнхову.

В Маннфалле наступила ночь, но город не вымер. Ример в последний раз приезжал сюда не так давно, но улицы успели измениться. Обычно после наступления темноты в городе становилось спокойно: можно было встретить только какого-нибудь пьяницу или путешественников, которые прибыли в неподобающее время, как он сейчас.

Теперь же ему казалось, что трактиры не закрывались никогда. Изо всех окон доносились голоса скоморохов и музыка. Ночью песни становились грубее, а куплеты о легкодоступных доярках сопровождались смехом и выкриками. Приезжие, у которых не было денег, спали на улицах и в парках. Полмира решило приехать сюда. Хотел бы Ример, чтобы причиной их явления был только Ритуал, но он знал, что на этот раз дело не только в нём.

Он осадил лошадь и оглянулся через плечо. Караван медленно тянулся по брусчатке. Большинство его спутников спали в повозках. Илюме сидела позади кучера с закрытыми глазами. Руки она прятала в рукавах мантии. Ример не думал, что она спит, поэтому он отделился и поехал впереди каравана. Несколько дней пути по сельским дорогам привели его в беспокойство. Он предпочёл бы исчезнуть до того, как они доберутся до места, но Илюме не позволит, чтобы всё оказалось просто. Ример принял это, ведь он знал, что поступает так в последний раз.

Путь каравана пролегал вдоль берега реки по беднейшим кварталам города. Здесь каменные дома, благословение Всевидящему, были построены вплотную друг к другу, ведь жилища были настолько хрупкими, что не смогли бы устоять без опоры. Перед самыми захолустными трактирами в воздухе витал явственный запах дыма курящейся опы.

Навстречу каравану нетвёрдой походкой шёл какой-то имлинг и вдруг упал. Ример резко остановил Травеля. Конь заржал и закусил удила. Молодой воин соскочил, чтобы помочь упавшему, но тот поднялся на ноги самостоятельно. Его возраст было невозможно определить из-за лохматой бороды. Он был слеп на один глаз, который казался мёртвым и белым. Всё говорило о том, что и второму глазу мужчины грозит такая же судьба. Из царапины на его лбу сочилась кровь. Он посмотрел на Римера и пробормотал извинения. Он не был пьян. Мужчины закидали его камнями.

– Всё дело в моих глазах, господин, – сказал он. – Они пугают имлингов. Они думают…

Ему необязательно было договаривать.

– Ты напоминаешь им слепого, – Ример закрыл глаза и попытался сбросить с плеч тяжесть неразумности имлингов. Столько ненужных страданий, порождённых мифами и сказаниями. Порождённых страхом.

Он увёл слабовидящего с дороги и положил ему в руку две серебряные монеты, а потом снова вскочил в седло.

– Таких, как вы, господин, больше не осталось! – прокричал мужчина ему вслед, а потом пошёл своей дорогой, не ведая, с кем он только что повстречался. Ример ещё раз посмотрел на повозки. Сейчас они следовали прямо за ним, и Илюме недовольно сверкала в темноте кошачьими глазами. Порой Римеру казалось, что ей вряд ли известна разница между сном и бодрствованием. Для неё это одно и то же.

Они взяли правее и поехали по улице Даукаттгата. Перед Римером высилась цель их долгого путешествия – Эйсвальдр, ледяная стена. Город в конце города. Дом для тысяч представителей аристократических семей и их слуг. Дом Всевидящего разросся до таких размеров, что никто уже с точностью не мог их сосчитать, в том числе двенадцать привилегированных членов Внутреннего круга. Чем ближе они подъезжали, тем нетерпеливее становился Ример. Скоро. Скоро он будет дома. В своём настоящем доме. Только сначала ему предстоит вместе с Илюме заехать во дворец их семьи. А потом всё будет зависеть от того, как скоро она позволит ему уйти.

Они добрались до стены, которая отделяла Эйсвальдр от остальной Маннфаллы. Сегодня от стены осталось одно название – поколения назад в ней появилось множество сводчатых проходов и теперь она была всего лишь символом. Двое сонных стражей выпрямились при приближении каравана. Они склонились, насколько позволяли их кольчуги и нагрудники.

– Сын-Ример.

Ример почувствовал, как дёрнулся уголок рта. Он обречён выслушивать подобное обращение. Сын члена Совета. Сначала сын и уже потом, если для этого оставалось место, Ример. Стражники заметили Илюме и нервно переглянулись. Они должны были поздороваться в первую очередь с ней, конечно. Но стояла темнота, а она сидела не на виду. Им не о чем было беспокоиться, но, судя по их виду, они не были уверены в том, что Илюме сделает такой же вывод.

– Матерь.

Они снова поклонились и расступились в разные стороны, чтобы пропустить повозки.

Дворец Ан-Эльдеринов был одним из старейших в Эйсвальдре. Он был великолепен, но сильно отличался от других домов за Стеной, потому что его построили из камня, сохранившего естественный цвет и форму. Он не был побелен известью и не был прямоугольным, а больше всего походил на то, что дало ему название: на спящего дракона.