– Как сейчас?

– Как сейчас. Это место… Я бывал здесь несколько раз, пытаясь найти решение, что-то понять. Но понял только, что бестии приходят не отсюда. Этот мир промежуточный между нашими мирами.

– Промежуточный?

– Прежде чем попасть в наш мир, бестии проникают сюда. Я видел прорехи…

Он нахмурился и не стал продолжать.

– Сейчас мы найдем Викара, вернемся, и я расскажу обо всем директору Аквидусу. Я надеялся все исправить, но теперь вижу, что эта сила мне неподвластна. Бестии что-то сделали со мной, когда я был младенцем, я сам себе не хозяин…

– Почему расскажете только сейчас?

Аларис некоторое время молчал.

– Я не знаю, как это работает. Что, если… ЭТО имеет какой-то зачаточный разум и злые намерения? И захочет ускорить события, утянув Академию во тьму, стоит мне рассказать кому-то?

Я невольно вздрогнула, представив.

– Нет, не бойтесь. Не думаю, что на самом деле это так. Просто слепая сила, реагирующая на мои эмоции… Пришло время все объяснить магистрам.

* * *

Мы брели сквозь пустоту, которая казалась серой из-за хлопьев, продолжающих валить с неба. Наши волосы, одежда – все было запорошено пеплом. Я не думала об этом, напряженно всматривалась в даль, надеясь увидеть Вика. Из-за серой формы его будет трудно разглядеть, одна надежда на его рыжие волосы, что горят, словно пламя. Однако сейчас я не замечала ни одного яркого пятна.

– Куда же он мог уйти… – отчаянно прошептала я.

Не хотелось признаваться даже себе самой, но я с каждой минутой чувствовала себя все хуже: голова становилась тяжелой, мысли путались, дышать сделалось трудно. Я упорно шла вперед, и все же Аларис все равно заметил.

– Обопритесь на меня, Элиза. Этот мир забирает много сил, но рядом со мной вы в безопасности.

Правый рукав его рубашки был пропитан насквозь, однако черные кляксы, что плясали вокруг, по-видимому, создавали защиту для Алариса. Меня не пришлось просить дважды: я прильнула к нему, и он обнял меня здоровой рукой.

Какой-то вопрос не давал покоя, но голова гудела, и мне трудно было облечь мысль в слова.

– Мастер Вайс… – произнесла я запинаясь. – Почему же не все чувства вызывают такие последствия? Наш танец, наш поцелуй… Уверена, вы не были равнодушны тогда…

Я быстро подняла на него глаза, но по бледному лицу Алариса понять что-либо было невозможно.

– Но ничего плохого не случилось. Какие же тогда чувства влияют? Я не понимаю…

Тот поцелуй в щеку ведь был совсем невинным. Я окончательно запуталась.

Аларис ничего не ответил. Мы шли вперед, выбрав за ориентир каменную гряду: решили, что Вик скорее всего направился бы именно туда, больше взгляду не за что зацепиться.

– Вам холодно? – прошептала я. Меня даже в теплой мантии колотила дрожь, а мастер Вайс остался в одной рубашке.

– Нет, Элиза, не волнуйтесь.

Разве он ответит что-то другое, мой куратор? Даже исполосованный топпером, он сказал то же самое: «Не волнуйтесь…» А эти незаживающие порезы на руке, наверное, ужасно его мучают. Мой бедный…

– Вам больно? – не выдержала я.

– Не сильнее, чем я могу терпеть.

Он вдруг остановился и взял меня за руку.

– Пальцы ледяные… – сказал тихо, точно сам к себе обращался.

Меня правда шатало – голова кружилась все сильнее. Аларис притянул меня к себе, обнял, не давая упасть.

– Вот так… Постой минутку, отдохни. Потерпи, моя хорошая. Я очень хочу отправить тебя назад, но тогда не хватит силы на Вика. Нужно сначала отыскать его.

Я вспомнила, как Аларис застонал, когда растревожил рану на руке: не так-то легко создать воронку.

– Ничего, я потерплю.

И только спустя несколько секунд поняла еще – кое-что.

– «Моя хорошая»? – переспросила я, сомневаясь, не брежу ли.

Видимо, чтобы окончательно уверить меня, что я схожу с ума, Аларис коснулся губами моей макушки, а потом еще нежнее и осторожнее поцеловал в висок.

– Ты завтра ничего не вспомнишь, моя девочка, поэтому я отвечу на твой вопрос. Ты хочешь знать, что я чувствовал тогда?

Я стояла, уткнувшись носом в его грудь, и боялась любым неосторожным движением разрушить это сладкое наваждение, но все же кивнула.

– Когда ты меня поцеловала, я почувствовал, что рухнул в пропасть, за край которой героически цеплялся три месяца. Я знал о тебе и Вике. Я боролся с собой. Твой поцелуй не означал ничего, кроме дружеского участия. Я понимал, что ты никогда не станешь моей, однако пришлось признаться наконец самому себе, что я влюблен как мальчишка. Но потом был праздник Примирения, и я позволил себе надеяться, что мое чувство взаимно… Оказалось невыносимо тяжело потерять тебя во второй раз…

– Боялись меня потерять, – прошептала я, не веря своим ушам. – Говорите, что любите. И думаете, что я смогу это забыть?

Он прерывисто вздохнул.

– К счастью, да… Я ни за что не стану подвергать твою жизнь опасности. Не знаю, как далеко это все может зайти. Говорю это сейчас только потому, что завтра вы очнетесь в своей комнате, мисс Илмари, свободной от моих признаний.

– Нет… – Я обняла его так крепко, как только могла. Сердце рвалось от рыданий, но сил плакать не было. – Я не забуду. Я не забуду, Ал. Я ничего не забуду. Я люблю тебя.

* * *

С каждой минутой пребывания в этом мире мне все больше начинало казаться, что я погружаюсь в сон: думать ясно я совсем не могла и, если бы не Аларис, побрела бы куда глаза глядят. Аларис прижимал меня к себе, помогая идти. Кажется, недавно он говорил мне что-то важное… Но что? Никак не могла вспомнить.

– Аларис… Мастер Вайс… О чем мы разговаривали?

– Ничего серьезного, Элиза.

В его голосе сквозила пустота и усталость.

– А что мы здесь делаем? – Я оглянулась, не узнавая место. – Где мы? Это Академия?

Мастер Вайс крепко прижал меня к себе, напряженно вглядываясь в серые сумерки. И я тоже вслед за ним. Мы кого-то искали? Вроде бы да… Но кого?

– Смотрите! – Я указала вперед и даже захихикала: таким забавным показалось мне то, что я увидела.

Чуть в стороне в воздухе колыхалась прореха, состоящая из такой бездонной черноты, что рядом с ней окружающий мрак казался светлым днем.

Мастер Вайс вытащил меч и сжал его в руке.

– Если появятся бестии, я тут же отправлю вас домой, а за Виком вернусь один.

– За Виком? А он тоже здесь?

Мастер Вайс коснулся прохладными губами моего лба, а я даже не удивилась, будто начисто утратила способность удивляться.