Без учета виселицы остается лишь одно дело, каким она сможет заняться, если Иезекия решит продать магазин. Дора снова вспоминает те дядюшкины слова, их оскорбительный смысл. Более раскрепощенная среда. Но с тех пор он об этом не упоминал. Может быть, она ошибается.

Звенит колокольчик.

Это Лотти врывается с улицы, с грохотом захлопывает за собой входную дверь, отчего колокольчик издает жалобный звон, раскачиваясь на своей пружинке. Гермес протестующе стрекочет, распушая черно-белые перья, и Дора захлопывает альбом. Лотти стряхивает дождевые капли с подола своей накидки с пышной пелериной и глядит в пол. Дора вспоминает, как прошлой ночью слышала ее плач, и с сочувствием глядит на служанку.

– Лотти, – обращается она к ней несмело, – у вас все в порядке? – И когда та наконец решается поднять на нее лицо, Дора смотрит на нее с ужасом.

Служанка очень бледна, вокруг ее глаз темные круги, точно она терла их вымазанными в саже пальцами. Но не это, а разбитая и распухшая губа заставляет Дору слезть с высокого табурета и протянуть Лотти руку. Пусть она недолюбливает служанку, такого отношения она все равно не заслуживает.

– Лотти, что он с вами сделал?

– Да ничего, мисси. – Лотти не смотрит Доре в глаза и отказывается пожать протянутую руку. – Я споткнулась, когда шла к кровати вчера вечером, – она ставит принесенную корзину на пол. В корзине Дора замечает выцветшую тряпку, испещренную желто-розовыми пятнами. – Ваш дядя уже вышел? – спрашивает Лотти.

Дора сразу распознает нарочито безучастные нотки в ее голосе и хочет уличить Лотти в явной лжи, но по ее тону понимает, что о вчерашнем происшествии та больше и слова не вымолвит.

– Нет, еще не выходил, – отвечает Дора.

– Тогда, полагаю, мне надо приступить к ужину. Вы не знаете, он ел что-нибудь?

– После завтрака ничего, смею предположить.

– Тогда отнесу ему вниз что-нибудь.

С трудом она поднимает корзинку и, отворив дверь, уходит в жилую часть дома.

Дора смотрит на закрывшуюся дверь.

Итак, дядюшка перешел к рукоприкладству. А ведь Иезекия никогда не производил впечатление драчуна. Да, он легко впадал в ярость, но Дора считала его человеком, не способным на решительные действия – одни угрозы и не более того. Но сейчас… Интересно, думает она, что известно Лотти Норрис, многим ли дядюшка с ней делится? Совершенно очевидно, что служанка знает куда больше Доры, потому как Иезекия дозволяет ей спускаться в подвал, но, возможно, он и от нее что-то скрывает.

Вновь взгромоздившись на твердый табурет, Дора в задумчивости постукивает карандашом по альбому.

Она дожидается, пока колокола Святого Павла пробьют три, а потом неуверенно просит служанку подменить ее в магазине. Думала, что та заупрямится, но Лотти не возражает. Более того, она, похоже, даже рада возможности немного передохнуть.

Густой туман рассеялся, но вместо него начал моросить дождь, от которого в воздухе висит легкая дымка. Дора не успела пройти под дождиком и пяти минут, как у нее вымокло лицо. Крупная водяная капля стекает по ее носу, щекоча кожу. Дора смахивает ее ладонью и убирает мокрую прядь волос под капор.

Она не может припомнить более печальной зимы.

Дора шагает быстро, опустив голову, прижав руки к груди, чтобы шаль, под которой она прячет от дождя свой альбом, не распахнулась от порыва холодного ветра. Снег растаял три дня назад, как и льдистое месиво на тротуаре. Теперь все улицы блестят от дождя, и слякоть гулко хлюпает под подошвами. Дойдя до ограды собора Святого Павла, Дора старается держаться булыжной мостовой, а не ступать на скользкий газон.

Прежде чем ливрейный привратник впускает Дору во владения мистера Клементса, ей приходится долго и тщательно вытирать башмачки о сплетенный из камышовых стеблей коврик. В полумраке, освещенном свечами, она дожидается, пока ювелир закончит беседу с покупателем. Когда упомянутый покупатель (пожилой джентльмен по имени Финч, как случайно подслушивает Дора) наконец отходит в сторону – прижимая к груди коробку с выточенными из слоновой кости кубками, за которые он заплатил неприлично огромную сумму, – и мистер Клементс замечает ее, у него на лице тут же возникает выражение досады, которое ему не удается скрыть.

– Мисс Блейк, я…

– Осмелюсь предположить, вы не ожидали увидеть меня так скоро.

Ювелир вздыхает.

– Нет, осмелюсь признаться, не ожидал.

– Но я тем не менее пришла, как и обещала.

Дора раскрывает свой альбом, кладет его на прилавок и, прежде чем ювелир успевает хоть что-то возразить, находит нужную страницу.

– Вы сказали, что сейчас востребован греческий стиль. Я нарисовала пять эскизов в этом стиле, чтобы вы их оценили. Сначала – браслет.

Это элегантный обруч, по форме отдаленно напоминающий меандр, к которому Дора, не удержавшись, добавила кое-что по своему вкусу.

– Бриллиантовые розетки разрывают геометрические формы. Внутри каждой розетки – небольшой аметист, хотя и изумруд и сапфир здесь будут смотреться столь же великолепно. Браслет отлит из золота. Разумеется, – добавляет Дора.

Мистер Клементс поправляет очки на переносице. Дора переворачивает страницу.

– Серьги – еще изящнее. Греки, как вам, я уверена, известно… – и тут Дора делает почтительный поклон в сторону ювелира, – очень любили лавровые венки. Здесь две лавровые веточки образуют кольцо, с которого свисают три жемчужины в форме слезинок. Как я понимаю, сейчас же в моде серьги-подвески?

Мистер Клементс задумывается и кивает. Дора воспринимает это как знак поощрения.

– А теперь три колье, – говорит она. Листы альбома шуршат, когда Дора их переворачивает. – Как видите, все они весьма различны по форме, но каждое выдержано в греческом стиле.

Ювелир ахает, как кажется Доре, от восхищения, она прячет торжествующую улыбку и, глядя на разворот альбома, чувствует прилив гордости. Это ее самые лучшие творения, думает она, даже лучше, чем ажурное плетение золотой канителью.

– На эту работу меня вдохновил один средневековый пейзаж. Колье может быть из золота или серебра, хотя я предпочитаю серебро – оно красиво подчеркнет камни, как вы думаете?

Это одно из самых симпатичных ее изделий – и ее самое любимое. Дора вспоминает сценку на пифосе, которая дала толчок ее воображению, – ту, где Зевс и Прометей идут вместе к подножию горы. Хрупкое нежное колье, где чередуются камни разного цвета, играющие каждый свою роль (желтый топаз символизирует солнце, бледный нефрит – горы, голубой агат – небеса), и их отделяет друг от друга одинокий летящий скворец.

Второе колье более замысловатое в сравнении с первым, но не столь пафосное, как то, что с павлинами, на следующей странице. Оно будет сделано из длинной цепочки, которая, если вглядеться пристальнее, напоминает вереницу переплетенных змей, разделенных плоскими удлиненными звеньями.