Она не сообщила Иезекии о визите леди Латимер. Как она может ему об этом сказать, не упомянув того факта, что на протяжении целых двух недель каждую ночь тайком проникала в подвал? И что ей известно и о пифосе, и обо всем прочем. Дора никогда не боялась дядюшку, но его гнев, в который он так легко впадает, вызывает у нее сильную тревогу, особенно теперь – тут Дора вспомнила о Лотти, – когда он стал проявлять свою ярость с помощью кулаков.

Она рассказывала Эдварду о предстоящем визите леди Латимер накануне вечером, когда прорисовывала детали кузнечного горна Гефеста, а он вносил в записную книжку размеры лекифа – амфоры для масла, расписанной красными фигурами[37]. Эдвард выразил удовлетворение этой новостью (поначалу, она заметила, по его лицу промелькнула даже тень облегчения), а Дора вполголоса поведала о своих опасениях в связи с возможной реакцией Иезекии.

Он оторвался от своих записей и, задумавшись, произнес:

– Вы можете просто сказать ему правду.

– Что я напоила его джином до бесчувствия, тайком сняла с его шеи ключ и сделала с него слепок, пока он спал?

Эдвард на это ничего не сказал, казалось, утратив дар речи.

– Теперь вы понимаете, что я в безвыходном положении? Я воровка! Я злоумышляла против него.

Эдвард вновь задумался, прежде чем ответить.

– Но если он вас обвинит, вы имеете право обвинить его!

– И что я скажу, Эдвард?

– Это будет отличный повод выяснить раз и навсегда, является ли его торговля законной. Не забывайте, Дора, очень может статься, что он ведет свои дела добропорядочным образом.

Дора со вздохом качает головой. Она знает: надежда, которую лелеет Эдвард, напрасна.

– Он солжет.

– Тогда попросите его открыть несгораемый шкаф и доказать это документами.

– Он не станет этого делать. – Дора облизала нижнюю губу. – Вы же понимаете, не правда ли, что, как только Иезекия узнает, что я бывала в подвале, вашим визитам сюда придет конец?

В ответ Эдвард улыбнулся, хотя ничего веселого в его улыбке не было.

– Давайте начнем беспокоиться, когда нам придется об этом думать. Если придется.

Со стороны подвальной лестницы раздается скрип ступенек. Дора смотрит на большую двойную дверь, и в этот самый момент Иезекия выходит из подвала. Его лицо бледно, покрыто испариной, и Дора с некоторой тревогой смотрит за тем, как он хромает к ней.

– Дора, я немного передохну. А ты сиди тут и никуда не уходи, пока я не скажу. – Он утирает лицо носовым платком, обтирает атласным квадратом ткани мясистую шею, которая прет, точно поднимающееся тесто, из-под его галстука. Прежде чем он засовывает платок обратно в жилетный кармашек, Дора замечает на нем пятна пота.

– Но, дядюшка… – Она делает глубокий вдох. – К вам скоро прибудет визитер.

Иезекия непонимающе смотрит на нее.

– Визитер?

– Ну да, ле… – И тут, как по заказу, ко входу в магазин подкатывает черная карета. Дора выпрямляется за прилавком. От волнения у нее потеют ладони. – А вот и она!

– Кто? – спрашивает Иезекия, разворачиваясь к двери на пятке здоровой ноги.

Дора видит, как вчерашний лакей помогает старой даме выйти из кареты. У Иезекии слегка отвисает челюсть, когда он замечает герб на дверце экипажа. Этот герб означает деньги – любимый товар Иезекии, который он ценит больше всего на свете.

– Дора, – произносит Иезекия сдавленным голосом. Он еле ворочает языком, который, похоже, ощущается им как кляп. – Что ты наделала?

Но дверь уже отворяется, колокольчик, подпрыгивая на своей пружинке, звенит, и Дора не успевает ответить дядюшке.

– «Эмпориум экзотических древностей Иезекии Блейка»! – объявляет леди Латимер громогласным голосом, скрывающим ее истинный возраст. Лакей – его зовут Горацио, помнит Дора, – закрывает за ней входную дверь. На леди Латимер сегодня зеленое платье из жатого шелка, ее пышные юбки шуршат по половицам магазина, и Дора морщится, наблюдая, как вздымающаяся пыль оседает на крахмальных белых оборках нижней юбки.

– Известное славное имя! А вы, – надменно продолжает дама, впиваясь взглядом в Иезекию, – должно быть, мистер Блейк!

– Д-да. Да! – повторяет он, приосанившись.

За долгие годы «Эмпориум Блейка» редко посещали клиенты такого калибра.

– Чем могу вам служить, мадам? – Голос Иезекии – сама слащавость, та фальшивая любезность, которую Дора не выносит. – Я только что получил чудесного пастушка из Челси[38]. – Он бросает взгляд на Горацио, подмечает его губки бантиком и почти женственное сложение тела, изящно облаченного в изысканную ливрею, которая своим оттенком безупречно гармонирует с платьем хозяйки. – Он чем-то напоминает вашего спутника. Такой же… э-э… элегантный. Такой пастушок стал бы идеальным прибавлением к вашей коллекции.

Но леди Латимер поднимает затянутую в кожаную перчатку руку и пронзает Иезекию свирепым взглядом.

– Да как вы смеете, сэр? Вы хотите сказать, что мой выбор спутника отдает фривольностью? Что я сделала его частью своей коллекции, словно он – одна из ваших безделушек, которые тут выставлены из чванливой помпезности?

Дора смотрит на Горацио. Его красивые черты лица не омрачены ни обидой, ни удивлением. Он склоняет голову, словно в знак согласия. Иезекия тут же умолкает. Леди Латимер вздергивает подбородок, страусиное перо на ее шляпе трепещет.

– Меня не интересуют пастушки. Меня интересуют ваши греческие товары. – Леди Латимер смотрит на Дору. – Добрый день, моя дорогая! – говорит она куда ласковее, – и Иезекия вперяет в свою племянницу такой жгучий взгляд, что Дора боится, как бы он не опалил ей кожу.

– Добрый день, мадам, – Дора вымучивает улыбку, которая больно растягивает ей щеки. – Дядя, позвольте вам представить леди Латимер. Мы познакомились вчера в мастерской мистера Клементса, ювелира. Вы же помните его, не так ли? Маменькин знакомец. Он приобрел мой эскиз ювелирного изделия. Его купила леди Латимер.

Несмотря на охватившие Дору дурные предчувствия, вчерашний энтузиазм вновь запылал у нее в груди, действуя словно бальзам для ее измотанных нервов.

– Понятно, – коротко отзывается Иезекия, не утруждая себя более пространным ответом. Он не сводит с Доры пристального взгляда, секундой ранее – испепеляющего, и вновь обращается к старухе: – И чем же я могу быть вам полезен… ээ… леди Латимер?

– Я интересуюсь вашими греческими древностями. У вас есть некая ваза.