Заканчивался октябрь.

Вот уже месяц Мира и Леша жили в Чехии. И вот уже месяц изо дня в день девушка приходила на Карлов мост, останавливалась у ограждения и часами стояла просто так.

Прага, город на семи холмах, покорил девушку сразу. Особенно историческая Прага — шесть средневековых городских поселений, совершенно различных внешне, но единых по духу. Пока Леша не приступил к работе, пока было время на обустройство в небольшой квартирке, расположенной в старом доме под рыжей черепичной крышей, они ходили к Пражскому Граду, величественному и неприступному замку на левом берегу Влтавы.

В старинном дворце находилась резиденция президента Чехии. Под окнами дворца совершенно свободно сновали туристы, и стража им не препятствовала.

Но главным был не дворец президента, а собор Святого Витта. Устремленные в небо башни, украшенные окнами-розетками, абсолютно иррациональное пространство центрального нефа, горний свет, проникающий внутрь храма через дивной красоты витражи, создавали образ поистине святого места. Стоя рядом с собором, запрокинув голову, глядя на его башни, Мира чувствовала себя песчинкой, крохотной и ничтожной, перед этим захватывающим дух великолепием.

Леша с Мирой пробыли целый день в Пражском Граде и все равно не увидели всего, только ближе к вечеру вышли на смотровую площадку, чтобы посмотреть на Малую Страну и город в целом, залитый предзакатным золотистым светом.

Стоя на площадке, они смогли насладиться открывшимися видами, плато, панорамами и целой архитектурной историей под названием Прага, сказочным ансамблем единства всех стилей и эпох. С высоты птичьего полета, задохнувшись от восторга, Мира смотрела на тысячи черепичных крыш и домики, которые напоминали пряничные. Даже не верилось, что в этих домах жили настоящие люди, а не сказочные гномы и эльфы. Готика и барокко, контрасты горизонталей и вертикалей делали панораму Праги непостижимо прекрасной.

Потом, когда солнце скрылось за крышами домов и зажглись фонари, они спустились вниз по Старой замковой лестнице, и навстречу им то и дело попадались молящиеся, бродяги и попрошайки.

Несколько дней, которые Полякову дали на обустройство быта, пролетели как один миг. Алексей приступил к своим обязанностям в корпорации, заняв должность ведущего программиста, и Мира оказалась предоставлена самой себе. Просидев несколько дней у телевизора и бестолково переключая каналы, она поняла, что больше так не может. Гулкое одиночество квартиры девушка возненавидела сразу, а за окном шумел волшебный город…

Однажды Мира вышла из дома и отправилась бродить по узким улочкам исторического центра, выложенным булыжником. Она шла в неизвестном направлении, проходя мимо церквей и костелов, дворцов и замков, театров и магазинов, пабов и уличных кафе. Заблудившись, запутавшись, не знала, как вернуться. С собой у нее не было ни цента, а чувство голода скоро дало о себе знать. Да и паника охватывала ее. Она не знала ни чешского, ни английского языка, а немецкий, который преподавали в школе, всегда давался с трудом. Поэтому Мира не могла остановить прохожего и спросить, как ей пройти до своего дома. Впрочем, даже если бы Мирослава и владела языками, вряд ли бы она решилась остановить кого-то в этом разношерстном людском потоке, который, не иссякая, тек по узким улочкам. Оказавшись на очередной площади, Мира увидела впереди башню, а легкий ветерок, гнавший по мостовой опавшие листья, донес до нее запах сырости и тины. Мира прибавила шаг и вскоре вышла на Карлов мост…

Она помнила, какой испытала восторг, впервые коснувшись каменного ограждения моста, старинных статуй святых и религиозных деятелей, коими мост был украшен. Позабыв о времени, девушка стояла на мосту до самого вечера, считала мосты, которые раз за разом пересекали Влтаву, наблюдала за теплоходами и катерами и так хотела, превратившись в птицу, полететь им навстречу. Постепенно поток туристов поредел, а от реки поднялся туман…

Лешин звонок вернул ее с небес на землю. Придя с работы домой и не обнаружив в квартире жены, Поляков забеспокоился. Он приехал за ней на набережную в тот первый день, а потом Мира возвращалась домой сама, изучив маршруты. За прошедший месяц Мирослава исходила Прагу вдоль и поперек, но посещение набережной Влтавы и Карлового моста стало для нее обязательным, ежедневным ритуалом.

Этот город, эта архитектура, эта река и, кажется, даже воздух благоприятно действовали на Миру, пробуждая в ней тягу к жизни. И как только утром за Поляковым закрывалась дверь, Мирослава завтракала и бежала из квартиры прочь от одиночества и угнетающих, неотвязных мыслей, преследующих ее. Там, среди бесконечных узких улочек, маленьких двориков, шумной толпы и веселого разноголосья кафе, в которые она заходила в обед перекусить, Мира забывала о том, что навсегда должно было бы раствориться в дымке лет, но продолжало преследовать ее. Она забывала Старые Дороги, родителей, бабушку, хутор, Вадима, неродившегося ребенка, неизлечимую болезнь, которую в ней диагностировали врачи, и то, что уже никогда не познает счастья любить и быть любимой.

Образовавшуюся в душе пустоту не мог заполнить даже этот величественный и прекрасный город, но он, как глоток хмельного вина, заставлял забыться, отвлечься, не вспоминать. Он был уютным, сказочным…

И вот сейчас, спустя месяц, стоя на Карловом мосту, Мира понимала, что с воспоминаниями о прошлом, с печалью, которая, кажется, навсегда поселилась в ее глазах, и тоской по навсегда потерянному она, может быть, еще как-то и справится, но существовало и настоящее, ежедневное, то, что она так поспешно избрала для себя, с ним было сложнее.

В воспоминаниях Мира все же находила отдушину. От них было все так же больно, но они и являлись тем единственно светлым и главным, что оставила ей жизнь. Мира перебирала их, как драгоценные сокровища. Уже минуло много месяцев с тех пор, как она разжала пальцы Вадима, отпуская его навсегда. Много месяцев прошло с той ночи, когда сгорел хутор, а она сама чуть не умерла. Но память по-прежнему бережно хранила все те дни, минуты, мгновения, будто они произошли вчера. Не хватало у Миры сил забыть прошлое, как и тепло любимых рук…

А настоящее было страшным, страшным для нее, не для окружающих: арендованная квартира, казавшаяся клеткой, нелюбимый муж, с которым предстояло прожить до конца дней, бесцельное существование, семейная жизнь, к которой Мира совершенно не готова. Они были женаты два месяца, а Мира уже поняла, что она, в общем-то, никудышная жена и хозяйка, но изменить что-либо не могла. Она не умела готовить, разве что могла пожарить картошку да кое-как сделать бутерброды. И не чувствовала себя в квартире как дома. Ни уюта, ни тепла в ней не наблюдалось, а переделать ее как-то, изменить, переставить мебель, например, или чем-то украсить не хотела. Поверхности давно покрылись слоем пыли, цветы завяли в горшках, а под подошвами комнатных тапочек скрипел мусор. Если бы не Леша, они скоро бы утонули в грязи. Благо, имелась стиральная машина-автомат, а свои вещи Леша утюжил сам. Гладить Мира тоже не умела. Она была совершенной неумехой, ребенком, абсолютно не подготовленным к взрослой жизни, но особой вины по этому поводу не чувствовала. Ведь Полякову было прекрасно известно, на что он шел, и тогда его это не волновало. Сейчас он тоже не жаловался и вел себя так, как будто ее поведение вполне естественно. Он не ждал, что в семнадцать лет, приехав с ним в Прагу, она превратится в домохозяйку. Просто хотел, чтобы она была рядом. И она была.