Возвращаясь с работы, Леша сам готовил ужин или вел Миру в какое-нибудь кафе. В выходной день сам занимался стиркой, вечером утюжил сухие вещи, ходил в магазин, чтобы на неделю заполнить холодильник продуктами, и вообще покупал все необходимое для дома, не забывая напоминать девушке о лекарстве, которое ей необходимо было принимать. Он много работал в своей корпорации, иногда брал работу на дом и, безусловно, уставал, засиживаясь допоздна. Вместо того, чтобы отдохнуть в выходные, расслабиться, погулять, выспаться, исполнял роль домработницы. Мира, чувствуя легкие уколы совести, предпочитала всего этого не замечать. Следовало бы встряхнуться и начать жить заново, но она не могла, не находила в себе сил.

Требования корпорации были жесткими, а Лешин английский не дотягивал до профессионального уровня, да и чешский не мешало бы выучить. Ему следовало бы записаться на языковые курсы выходного дня, а вместо этого, выкраивая в выходной день по несколько часов, он водил Миру в Пражскую Оперу, в костелы послушать органную музыку, полюбоваться великолепным убранством и архитектурой, задуматься о вечном. Мира не понимала оперы, не находила в ней ничего интересного для себя, да и органная музыка была совсем не тем, чего жаждала душа, но девушка не возражала. Сидя рядом с Поляковым на деревянной скамье в костеле, она поднимала глаза к распятию и вдруг ощущала, как в душу ее вместе с этой торжественной и возвышенной музыкой снисходит успокоение.

Прага вообще очень музыкальный город. Здесь можно было не только послушать оперу и органные концерты, но и посетить множество дискотек и ночных клубов. В любое время года проходила уйма фестивалей и концертов.

Местные жители и туристы в столице Чехии любили от души поесть, попить и повеселиться. Поэтому Прага изобиловала несметным количеством ресторанчиков с отличной кухней и лучшим в мире пивом. Гостей здесь не принято было приглашать домой, поэтому ресторанчики и кафе, традиционное место встреч и общения, имели особую, домашнюю, непринужденную атмосферу. Но, в отличие от наших, работали только до девяти вечера. Чехи рано ложились спать. В Праге многое поражало Миру. Транспорт ходил точно по расписанию, в автоматах продавалось молоко, а люди вели себя вежливо и дисциплинированно. Они не кидались толпой в вагон метро, толкая друг друга, а спокойно входили, дожидаясь своей очереди, и если не успевали, ждали следующего поезда. В магазинах не наступали на пятки и не дышали в затылок, а соблюдали дистанцию…

Плавучие гостиницы в старых пароходах, шум плотины, «рукав» Чертовки, серые каменные плиты парапета набережной, остров Кампа в золоте октября, пруды, «поющие» фонтаны, сады и парки Петршинского холма, замки и дворцы, церкви и соборы, Староместская площадь с ее одноименной ратушей и Астрономическими часами, которые в полдень показывали своеобразное представление, уличные музыканты и художники, неотъемлемая часть набережной, Карлова моста и вообще города — все удивляло, очаровывало, будоражило воображение.

Этот огромный, удивительный город становился вроде противоядия для Миры. Растворяясь в людской толпе, она чувствовала себя песчинкой, крохотной и незначительной, которой хватило бы мгновения, чтобы затеряться и исчезнуть. Теряясь в толпе, Мира как будто пыталась спрятаться от жизни, но чувствовала, что так не может продолжаться вечно. Несмотря на то, что с ней произошло, несмотря на то, что она успела пережить, Мира все еще стояла в начале жизненного пути, который должна была пройти. Но как, не знала.

Леша получал приличные деньги, и она могла бы посвятить себя дому, сделав его по-настоящему теплым и уютным, вот только сил и желания у нее на это не было. Она задыхалась в квартире, ненавидела цвета кофе и мха, которые преобладали в отделке и интерьере их жилья. Да, дорога жизни простиралась перед ней, однако Мира видела перед собой лишь глухую стену, преодолеть которую была не в состоянии…

Вздохнув, девушка убрала пряди волос, которые трепал ветер, за уши и, оторвав взгляд от ряби на темной воде Влтавы, подняла глаза к холму, возвышающемуся вдали, пестреющему разноцветьем осенних красок.

— Привет! — вдруг услышала рядом. И, уверенная, что обращаются, конечно, не к ней, все же обернулась, привлеченная русской речью и нежным веселым голоском, коим приветствие было произнесено.

Туристы проходили мимо, не задерживая на ней взгляд, не оглядываясь, как будто она была невидимкой.

В трех шагах от себя Мирослава увидела девушку. Опершись о каменный парапет, сощурив синие, как гиацинты, глаза, она смотрела на Миру в упор и улыбалась.

Глядя на незнакомку в немом изумлении, Мира не смогла что-то сказать в ответ. Даже кивнуть не смогла. За весь месяц своего бесцельного хождения по городу никто ни разу не заговорил с ней, даже не улыбнулся. Официанты в кафе молча протягивали ей меню, записывали заказ, приносили счет, полицейские на перекрестках лишь что-то указывали, когда она неправильно переходила улицу. Мира понимала, что дело не в них и, в общем-то, не обижалась. Дело было в ней, и она могла только представить, каким замкнутым и отчужденным казалось окружающим ее лицо, каким арктическим холодом веяло от ее глаз. Всем своим видом она как будто безмолвно предупреждала окружающих: «Не подходите ко мне, не трогайте меня, не приближайтесь, не заговаривайте».

А эта девушка, яркая и пестрая, как птичка колибри, отчего-то не заметила угрюмости Мирославы. Она смотрела на нее с доброжелательной улыбкой и для пущей убедительности махала рукой.

— Извини, ты не говоришь по-русски! — девушка легонько ударила себя ладонью по лбу и сморщила свой хорошенький вздернутый носик, который удивительно гармонично смотрелся на ее широкоскулом лице. Она шагнула в сторону Мирославы, сокращая расстояние между ними. — Наверное, ты англичанка. Ну да, типаж подходящий. Извини, я ни фига не смыслю в английском, но мне вдруг почудилась такая тоска во всем твоем облике, тоска по Родине, естественно, на которую способны только русские! — незнакомка снова улыбнулась и собралась уйти.

— Я не англичанка! — вдруг, сама не зная зачем, заговорила Мира. Она не искала случайных уличных знакомств, общества мужа ей вполне хватало, но что-то в незнакомке привлекло, заставив откликнуться.

Эта девушка в облаке коротких кудряшек будто вся сияла, излучая жизнь, что сразу бросалось в глаза. Ее речь была легкой и быстрой, движения порывисты и изящны.

— Я из Беларуси! Привет! — Мирослава сделала шаг навстречу, и они оказались рядом.

— О, соседи-побратимы! Офигеть! А я из Калуги. Меня Ира зовут. А тебя?

— Я Мира.

— Ира — Мира! Как здорово! Приятно познакомиться! — широко улыбнувшись, Ира протянула ей руку. — Ты кого-то здесь ждешь, Мира?

— Нет, — тряхнула головой девушка.

— Но ты ведь не туристка?

— Нет, мы с мужем месяц назад переехали сюда на постоянное место жительства.

— О!? Ты замужем? Обалдеть! А сколько ж тебе лет, Мира? Прости, конечно, за нескромный вопрос!

— Восемнадцать почти.

— О! — Ира быстро окинула девушку взглядом, несомненно, не оставив без внимания и линялые джинсы, и тяжелые ботинки на шнурках, и толстовку, и короткую серую ветровку. — Неужели заарканила какого-нибудь состоятельного чеха?