— Выходит, стало быть, можно тут и без противогазов обойтись.

Дин полностью поддержал мое мнение, но со здравой оговоркой:

— Так-то оно, конечно, так, Курт… — с явным учительским прононсом растянул он и сразу же вставил: — А вот только откуда мы знаем, что и дальше, и в самой канализации так будет? Посему поэтому давай пока обойдемся без экспериментов… Я сейчас не в той форме, чтобы на них соглашаться.

Я посмеялся.

— Да что ж я тебя, заставляю, что ли? Просто поделился размышлениями, — и вырвался вперед.

Вышли к маленькой полуподвальной комнатке, оборудованной насосами, теплосчетчиками и нагревателями. Сразу справа заприметили электрощит с погрызенными проводами, рядом, под стеклом, — обширную и подробную карту всей отопительной системы фабрики. Чуть левее же, припрятанная ведром и ворохом неподключенных шлангов, нашлась искомая колодезная крышка, ведущая, непосредственно, в подземные чертоги канализации.

Тем моментом над нами со свежими силами забили тяжелые сапожища, на капюшоны посыпались каменные крошки, не смытая побелка — наши загонщики перешли на прямой штурм.

— Поспеши-и-м! — взвинченно исторг я, в два прыжка очутился возле чугунной, расписанной ромбами крышки, отбросил винтовку. — Помогай!

С натугой, звериным рычанием и срывами на отборный мат, так и соскакивающий на язык от нечеловеческого волнительного пароксизма, приподняли, умываясь потом, сдвинули сведенными судорогой пальцами.

— Ну что, я первый тогда? — запыхавшись, предложил Дин и, сбросив рюкзак, вооруженный одним только фонарем, принялся спускаться по лестнице в открытый люк. — Подавай мне тогда наши вещички.

— Давай.

И, в последний раз обернувшись на проход, откуда долетали отголоски беготни, снял свой и принялся подавать пожитки.

Понедельник, 25 мая 2015 года

Эти три дня стали для семьи Флетчеров, пожалуй, самыми яркими и светлыми. Грозовые тучи, хозяйничавшие на небе вплоть до вечера минувшей субботы, наконец-то сменились долгожданными ведренными деньками. Уже по-летнему буйное и ретивое солнце крутилось в рудой безоблачной выси круглыми сутками, качалось изобильно украшенной игреневой подсолнечной шапкой, щедро засевало разбитую дождями землю широкими веревками лучей. Они быстро осушали большие лужи, размоченные дороги, заскучавшие без человеческих ног охотничьи стежки и околицы, давно не посещаемые зверьми затравеневшие тропинки. Тяжелая, убаюканная ласковым ветром иссера-охровая выгарь от них, не в состоянии воспарить выше, змеилась по оврагам и кюветам, подолгу зависала над прудами, развалинами, овеивала необитаемые леса. Пользуясь такой своеобразной погодной передышкой, из полумертвой почвы спешно выползали щупленькие сорняковые стебельки и черви, желающие хоть несколько минуток подышать посвежевшим воздухом. Необычайной диковинкой в такие моменты, помимо костоглотов, считалось повстречать парящие вразрядку бедные косяки чуждых этим краям перелетных птиц из далеких, малоизвестных территорий. Народ Истлевших Земель, сломленный голодом, мором, радуясь этому, как какому-то библейскому чуду, вопреки всему помогал им отбиваться от ворон, дружно вставал на защиту. Ходили слухи и о появлении хищников. Путники и одиночки частенько поговаривали о нападении потрошителей на северные поселения и деревушки, из опаски меняли привычные маршруты. Караванщики и торговцы в спешном порядке укрепляли охрану, набирали за немалые деньги наемников из бывших собирателей, а охотники, едва прослышав о свежих новостях, принялись первым делом чистить и набивать патронами запылившиеся ружья, дабы успеть подстрелить кого-нибудь до прихода дождей…

Джин подобные известия, полученные от изредка проходящих мимо дома разноперых путников, пугали мало, не оседали на сердце леденящей кладью, как это случалось ранее, казались почему-то именно в настоящий момент чем-то таким далеким, незримым, даже отчасти надуманным, преувеличенным. Все, что происходило там, на бесконечных, диких и обугленных от пролитых за неисчислимые годы ливней пустошах, где смерть никогда не оставалась без работы, не дотрагивалось до нее стылыми руками, пока не обязывало задумываться о завтрашнем дне. Сейчас Джин больше заботили домашние хлопоты, недавно произошедшие события в доме, то долгожданное оживление, какого так не хватало. Ровно с тех пор, как возвратились обессиленные, сонные, запыхавшиеся от забегов, а главное — живые Курт и Дин, в стенах затеплился прежний подзабытый уют, исчез детский плач, холод безысходности, зашумели долгие и увлекающие разговоры, шутки, гудел смех. Наконец-то к ней в дверь постучалось то чудящееся красивой сказкой женское счастье и мир, что утайкой ото всех и порой от самой себя растила в душе. Благие перемены закружили Джин с головой, решили извечный вопрос с едой, отсрочили нужду, спасли Клер. Чахнувшая, как не политый цветок, дочка, до этого момента почти уже не поднимающаяся с кроватки от бессилия, садистски ломающего детское тело, к облегчению отчаявшейся матери, начала отъедаться кашами и супами, засыпать с сытым желудком, возвращать утраченный румянец. Кухня по-новому заблагоухала ароматами кофе и чая, свежеприготовленной пищи. Однако, как бы Джин ни оттягивала минуты, время неотступно шло вперед, а вместе с ним — близилась горестная пора, когда провизия в кладовке совсем иссякнет и муж, поцеловав ее и дочурку на прощание, как и всегда обещая «принести что-нибудь сладенькое», опять вместе с Дином вынужденно покинет родные пенаты.

Сегодняшнее утро домочадцы встретили раньше, чем обычно. Взявшись за руки — в унисон пропели семейную католическую молитву, приступили к богатому завтраку, восхитительно приготовленному Джин, точно к какому-то большому празднеству. Кушали с большим аппетитом и удовольствием, беседовали. Курт и Дин мотали на вилки макароны по-флотски, малышка Клер, в пример мужчинам, наворачивала рисовую кашку, запивала вкусным клубничным чаем с сахаром, прикусывала размоченными пряничками. А вот хозяйка, любуясь, как едят остальные, ни к чему не прикасалась, лишь смаковала свежий кофе, макая в него закаменевший шоколад, активно поддерживала общение.

Говорили за столом вот о чем:

— Жаль, что к нам волки не забредают, а то бы, Курт, безо всяких разговоров взял тебя с собой на настоящую охоту! — со свистом всасывая очередную длинную макаронину, чем вызывал робкие смешки у Клер, азартно говорил Дин, удалыми, искрящимися, как у мальчишки, глазами поглядывал то на Курта, то на Джин. Смотрелся он заметно лучше — хорошо отдохнул, окреп, оправился после многочасового марш-броска, стартовавшего от самой фабрики. Вымытое, гладко выбритое лицо поблескивало глянцем, по-девичьи зарделось, мялось морщинками. Мясистый нос причудливо посапывал, у кривившегося в улыбке рта застенчиво и игриво рождались излучины, зарозовевшие, измазанные жиром губы егозливо бегали, раздевали темные гнилушки зубов. Короткостриженая поседевшая голова держалась на поджарой шее крепко, надежно, чуть-чуть нервозно подрагивала, смешно топырились хрящеватые раковины ушей. Голос был заискивающе-твердый, обходительный, хрипливый, но таил за собой непоказную, хорошо прикрытую внешним спокойствием суровость, впитавшуюся за прожитые годы отчуждения прохладность и звериную недоверчивость. Потом уже продолжил: — Показал бы тебе, как надо правильно зверя на ловушку загонять. А вообще, по-хорошему счету, охота — это ведь что такое? А?.. Ну-ка, кто мне ответит?..