— Отец держал меня как можно дальше от своих дел, бизнеса и политики. Он считает, что место женщины — это спальня и кухня. Ну и еще украшение приемов в доме тоже женская роль. Все остальное не женского ума дело.

Диллон скривился. Но особо удивленным не выглядел. Видимо, шовинизм моего отца широко известен на Кахелии. Возможно, именно из-за своих жестоких, архаичных взглядов на жизнь он так и не смог подняться выше сенатского кресла, хоть и очень мечтал об этом?

Фейтерре покосился на подъездную дверь, и я напряглась, поймав этот взгляд. Однако Диллону снова удалось меня ошарашить:

— Ты завтра снова работаешь? — Я изумленно кивнула. — А когда выходной?

— Я работаю пять через пять. То есть, мне еще три дня до выходного работать. А что? — осторожно спросила в свою очередь.

Диллон вопрос проигнорировал:

— Хорошо. Тогда поговорим, когда тебе не нужно спешить домой и ты не будешь такой уставшей. А сейчас спокойной ночи!

Он поймал мою свободную руку и поднес мои пальцы к губам неизвестным, но таким галантным, изящным жестом. Горячее дыхание скользнуло по озябшей коже. И мое сердце сделало в груди кульбит, когда губы Диллона легко коснулись моих пальчиков…

В эту ночь я засыпала, глядя на маленький букет, стоящий в обыкновенной банке за неимением вазы. И почему-то мне в темноте мерещились вместо звездочек никусов горящие как расплавленный лазерный луч глаза Диллона Фейтерре…

***

Идя утром на работу, я неожиданно поймала себя на том, что восторженно ожидаю, что принесет мне сегодняшний день. Что глупо улыбаюсь хмурому серому небу и мелкой мороси, которую сыпали мне на голову сердитые тучи. У синоптиков опять что-то сломалось, и они не считали необходимым напрягаться ради жителей резервации, а потому с утра было неприглядно, мокро и ветрено. Но несмотря на то что мне пришлось до бровей укутаться в парку, я шла и улыбалась каждому, кто попадался навстречу.

Такое глупое поведение явно привело бы к неизбежному допросу у Линды. Но сегодня за стойкой бара стоял Видард: сухощавый и неразговорчивый мужчина средних лет с самодельным протезом вместо правой руки. А ему до меня дела не было. Когда я впервые увидела Видарда, то меня пробрал озноб: наш второй бармен не считал необходимым носить одежду с длинным рукавом и скрывать от посторонних глаз металлические спицы и шарниры, микросхемы и какой-то совершенно жуткий пучок проводов внутри конструкции, заменявшей ему руку до локтя. Иногда там что-то искрило. И тогда я с ужасом ожидала, что протез закоротит. Но Видард сжимал в кулак механическую руку, опускал ее под стойку, а через пару секунд уже как ни в чем не бывало, выполнял свою работу. А рука больше не искрила.

Мое шальное состояние заметили постоянные посетители. В обеденное время мужчины, привыкшие обедать у нас, грубовато шутили по поводу моих сияющих глаз и эйфории, в которой я летала по залу. А ближе к вечеру в кафе неожиданно заявился Диллон. Один.

День за окном угасал, в кафе давно горело освещение, а из скрытых динамиков лилась журчащая, как весенний ручеек, мелодия, когда открылась входная дверь, впуская очередного посетителя в клубах холодного воздуха и водяной пыли. Видард сразу напрягся, и это заставило меня оглянуться. Невозмутимый бармен никогда ничего не боялся. Обернувшись, я наткнулась на пронзительный взгляд серых глаз стоящего на пороге Фейтерро. И затрепыхалась на его острие. Будто бабочка, насаженная на булавку энтомологом-энтузиастом.

Я никогда особо не увлекалась любовными романами, считая книжные или постановочные страсти ненастоящими, ерундой. Но все же совсем в стороне быть не получалось, ибо в лицее, где я училась, все девчонки зачитывались слащавой и глуповатой бульварной литературой. А потом тайком от педагогов и воспитателей вздыхали: «Ах он такой!..» Я хорошо помнила все, что они рассказывали про любовные сцены в книгах и галапостановках: бабочки в животе (что делать внутри живого существа насекомым?), трепетное биение сердца, дрожащие колени и губы (и как эти части тела могут быть взаимосвязаны?) и непременное обожание во взгляде влюбленной дурочки. Но как-то не догадалась связать все это с собой, когда Диллон криво мне улыбнулся, а у меня внутри что-то сладко затрепыхалось и пол почему-то затанцевал под ногами.

— Не выгонишь? На улице сегодня просто мерзость, а я рано освободился. Если буду до конца твоей смены торчать под окном, то заболею и умру!

Кафе вдруг для меня будто фейерверки осветили.

В ответ я торжественно приложила ладонь к груди, в которой радостно колотилось сердце, и делано-скорбно опустила уголки рта:

— Ну как я могу быть столь жестокой? Проходи, конечно же. — Но не выдержала выбранную роль и широко улыбнулась: — Присаживайся! Что тебе принести?

Я пристально смотрела на парня и потому заметила, как внезапно потемнели его глаза, превращаясь в серую хмарь, похожую на ту, что сейчас царила за окном. Чуть поколебавшись, он вдруг признался:

— Я с утра ничего не ел. День сегодня оказался просто кошмарным. Наверное, поэтому я не смог поехать, как собирался, домой. А махнул к тебе. Рядом с тобой… — Он на мгновение заколебался, а потом как-то смущенно закончил: — Рядом с тобой почему-то даже дышать легче.

Слова Диллона теплым шелком обернулись вокруг моего сердца. Но я не позволила себе даже на секунду задуматься над их смыслом. Помня, что Диллон с отвращением относится к искусственной пище, склонила голову набок:

— У нас нет ничего настоящего. Жаркое из синтезированной телятины. Такой же бифштекс. И острый суп по-алариански.

— Давай суп и бифштекс, — усмехнулся Фейтерре. — И какой-нибудь чай поприличнее. Я помню, ты умеешь их выбирать.

Клянусь, улыбка наползла на мои губы самовольно! Я не собиралась улыбаться его словам. Но подавить ее не получилось. Так что я кивнула с самым дурацким выражением лица и помчалась на кухню под подозрительным взглядом бармена.

Диллон занял самый неудобный и самый нелюбимый нашими посетителями столик: у прохода на кухню, поблизости от барной стойки. Так что он просто не мог не услышать, как Видард недовольно спросил у меня, когда я делала Диллону чай:

— Дурочка, ты хоть знаешь, кто он такой?

Я бросила осторожный взгляд через плечо, наткнулась на пристальный и потяжелевший взгляд Диллона и прикусила губу. Фейтерре даже есть перестал. Застыл с недонесенной до рта ложкой, в ожидании моего ответа. Явно слышал вопрос, и услышит мой ответ бармену. Впрочем…

— Знаю, — вздохнула, заливая чайную смесь кипятком, — Линда просветила.

В глазах Видарда что-то дрогнуло:

— И как ты можешь тогда с ним…