– Я не верю, что ты готов сдаться, – парировала Эвви. – Думаю, именно поэтому ты… хочешь сохранить все в тайне.

– Эвви… ты в жизни откуда-нибудь уходила?

Стоявшая перед ним Эвви положила ладонь на его качающуюся руку:

– Каждый год между «Когтями» и командой из Фрипорта проходит игра, показательная игра. Они играют, собирают деньги, деньги делятся между их родительским комитетом и нашим, разумеется, с бонусом для победителя. Иногда бывают гости, которые играют в одной из…

– Ты что, издеваешься? Черт, конечно, нет, – возмутился он. – Ты хочешь привести сюда сотню репортеров, чтобы они написали о том, как печально, что я участвую в благотворительной игре? Эти люди только сейчас заскучали, поскольку я им ничего не даю для публикаций.

– Мы не будем объявлять об этом, – решила она, уже мысленно рисуя картину будущего.

– Мы сообщим только команде. Для всех остальных это будет сюрприз. Дети, которых ты тренируешь, будут в восторге. И ты сам увидишь, как все здорово получится. Ты будешь подавать в каждом иннинге[137].

У него в руке все еще был мяч, и он продолжал водить пальцами по швам.

– Ты меня не слышала? – настаивал он.

– Нет, я тебя поняла.

Каждый год в последнее воскресенье мая калькассетские «Когти» и «Искатели» [138]из Фрипорта по традиции встречались в дружеском матче, который называли «Спринг данс». Эти встречи проходили в бейсбольных парках то одного города, то другого. Еще до игры устраивался шумный карнавал на автостоянке, и каждый год принимающая сторона пыталась превзойти другую по зрелищности. В одном году во Фрипорте проходила игра лазертаг[139], а в следующем году в Калькассете была организована комната виртуальной реальности. Однажды в Калькассете была выставка собак, а на следующий год на улицах Фрипорта появился всадник на настоящем быке.

Случилось так, что этот год был годом Калькассета и организаторы проявили понятный энтузиазм и понимание, когда Дин Тенни пришел в их временный офис в парке Дейси «Коммьюнити Филд» за пару недель до игры. Он сообщил, что хотел бы выразить им свою благодарность за то, что именно его пригласили питчером на этот дружеский матч. В прошлом году во Фрипорте была совсем новая «фишка» – вертикальная аэродинамическая труба, и Калькассету предстояло достойно ответить на этот вызов. Оставить в тайне его участие до того, как он выйдет на поле, это было единственным встречным условием Дина.

Заключив сделку с управлявшей всем этим Лайзой, Дин вышел из офиса и решительно направился вперед по коридору, сложенному из шлакоблоков. Тот путь, по которому он шел, сворачивал направо, на стоянку, где он припарковал свой грузовик. Другой поворот, налево, вел к полю, где он бывал только по ночам. И Дин пошел налево. На ходу достал телефон и написал Эвелет: «Они приняли мое условие. Теперь я должен это сделать».

Эвви ответила ему, прислав голубое сердечко.

Он открыл калитку со скрипучим засовом и вышел на поле. Воспоминания охватили его. Первое бейсбольное поле, на котором он побывал, находилось в Лансинге, штат Мичиган, где он родился.

Когда его братья играли, он обычно ложился под трибунами и не смотрел, а слушал, как звучит мяч. Это был звук удара по рукавице кэтчера, который особенно нравился ему. Бам, бам. Для многих парней, которых он знал, таким пленительным был звук от удара биты по мячу. Они любили бить, с детства страстно желая слышать лязг алюминиевых бит, которыми играли в Малой лиге. Затем, если им удавалось подняться достаточно высоко, этот звук сменялся сухим, напоминавшим пистолетный выстрел, звуком ударов деревянных бит, какими играли уже в Главной лиге бейсбола[140]. Но для него привлекательным всегда был звук удара мяча, попадавшего в перчатку-ловушку. Он твердо верил, что хорошая игра даже звучит иначе, чем плохая, и когда начал терпеть неудачу за неудачей, просто жаждал услышать этот «правильный» звук из той точки, где находился кэтчер.

В последний раз, когда он уходил с поля домашнего стадиона «Нью-Йорк янкиз», толпа была счастлива видеть его спину и выражала явное недовольство тем, что ему прямо там не надели пчелиный улей на голову. Он знал, что больше никогда не сможет подавать. Выход на поле в Калькассете должен был стать его первым выступлением с тех пор, как он передал мяч тренеру «Янкиз» и вошел в дагаут, сопровождаемый парнем, который погонял его последними непечатными словами.

Он вышел на траву и прошел от углубления дагаута прямо через поле, пока не оказался на возвышении питчера, где Эвви однажды нашла его в окружении фонариков. Уперев руки в бока, он стоял и смотрел на этот круг, так напоминавший ему тарелку. Он думал об Эвви и о том, как она разбивала посуду на кухне. Она была такой спокойной и решительной, тарелки летели одна за другой, и ему казалось, что она даже не осознавала, что находится на кухне не одна. Тогда он посмотрел на ее руку и, увидев, что она кровит, оказал ей помощь.

Дин пнул ногой землю и пошел с поля, а в памяти его мелькали картинки того, как он стоял рядом с ней у раковины, зажимая порез на ее руке.

Следующие несколько недель были насыщены ароматом заговора. Лайза поговорила с менеджером «Когтей», а тот уже поговорил с командой о Дине. Один или двое из игроков даже выразили удивление, что он все-таки решился на это. Но кому устоять против великого соблазна записать свое имя в историю, которая будет твориться на их собственном поле и, без сомнения, попадет в ведущие спортивные новости? Дин понравился парням, которые даже нашли его забавным и удивительно умным.

Дину сделали униформу с надписью «Тенни» на спине. У него спросили, не нужен ли ему его старый номер, но он отказался. Вместо этого на удачу он попросил номер 26, потому что адрес Эвви был «26 Бэнкрофт-стрит». Когда он вернулся домой и показал рубашку Эвви, она сказала: