детектива; он смотрел вперед и назад в просвет между автомобилем сыщика и дорогой, затем медленно, с методической точностью начал поворачивать руль вправо. Послышался невыносимый лязг и скрежет железа по железу, но она не могла отвести взгляд. Обе машины неслись к обочине дороги. Отец выглядывал из пассажирского окна, прикидывая расстояние и силу удара, постепенно вытесняя другую машину с дороги. В какой-то очень короткий промежуток времени казалось, что детектив сможет удержаться на дороге, уклониться в последний миг от опасности, умчаться прочь и спастись, но отец еле заметно довернул руль, и машина Кристофера слетела с шоссе по склону горы и как в замедленной съемке начала медленно заваливаться на бок, переворачиваться вверх колесами и затем скрылась из виду. Посмотрев в заднее ветровое стекло, она услышала, как с душераздирающим грохотом металл врезался в ствол дерева.

Лилию сломила не столько авария, сколько то, как он ей покорился. Как бы она ни прокручивала в памяти этот момент, казалось, детектив смотрел на машину, выталкивающую его с дороги, спокойно, почти с нетерпением. Он был готов к аварии. На какое-то последнее, мимолетное мгновение он встретился взглядом с Лилией: он улыбнулся и позволил столкнуть себя. Он не прилагал никаких видимых усилий, чтобы остаться на шоссе.

41

Микаэла поднялась с пола гримерки и молча вышла, подобрав куртку и напяливая ее на ходу поверх скособоченных крыльев. Илай проводил ее до лестницы, потерял в толпе на танцплощадке и снова нашел на заледенелом тротуаре – она говорила по сотовому и дрожала.

– Мне наплевать, – сказала она, – встречай меня там.

Она сунула телефон в карман куртки и посмотрела на него, словно видела в первый раз.

– Микаэла?

– Илай, – сказала она.

– С кем ты говорила?

Она взглянула на него, ничего не ответив. Ее окутывала чернота. Он не был уверен, что она расслышала его вопрос.

– Я рассказал тебе все, – сказал он. – Теперь ты должна сказать, где она.

– Не знаю. Она была здесь в тот вечер, когда ты пришел. – Микаэла зашагала от него прочь на негнущихся, нетвердых ногах; он подхватил ее, не давая упасть, и они зашагали вместе, рука об руку. – Она была в гримерке в тот вечер, до твоего прихода. Наверное, я должна была привести тебя туда раньше, до того, как она ушла. – Микаэла остановилась, высвободила руку из его ладони и пошарила в кармане куртки. – Она сказала, что подождет меня в гримерке. Трепло чертово. – Микаэла достала из кармана пачку сигарет и зажигалку.

– Люди ненадежны, – сказал он, теряя терпение. – Приходится рисковать. Где Лилия?

– Не знаю, – сказала Микаэла. – Она ушла. Она должна была быть в моей гримерке, когда ты… черт, – ругнулась она. Зажигалка щелкала впустую. – Огоньку не найдется?

У него в кармане лежали два спичечных коробка. Он не курил, но у него выработалась навязчивая привычка копить рекламные спички из ресторанов.

– Тебе какие спички – «Ле Гамен» или «Кафе Универсаль»?

Она метнула на него злобный взгляд дикой твари, лишенной пропитания. Он отдал ей оба коробка.

– У тебя паршивое произношение, – сказала она, когда сигарета была благополучно прикурена. Они медленными неуверенными шагами дошли до угла; только они оказались на перекрестке, как свет сменился на красный, и он смотрел, как она курит и дрожит. Он взял ее под руку, и она молча припала к нему.

– Извини, Микаэла, – сказал он без толку. – Это жуткая история. – Холод стоял нещадный. Илай и не представлял, что ветер может быть таким. Казалось, кровь леденеет под кожей, а ресницы заиндевели. Было семь часов вечера, суббота, и на улице Сен-Катрин было не протолкнуться. За зарешеченными окнами клубов мельтешили неоновые огни. Girls Girls Girls. Danseuses Nues[21].

– Мне нужно найти Лилию, – сказал он.

Она хохотнула.

– Ты удивишься, сколько людей говорили это за всю ее жизнь. Я не знаю, где она.

– Ты должна знать, ты же обещала сказать мне. Она еще в городе?

Микаэла не ответила. Они перешли улицу и медленно зашагали под горку мимо здания Musique Plus[22], магазинов электроники и запертых кафе. Они вступали в сюрреалистическое пространство, мимо которого он частенько проходил, не решаясь зайти. Оно представляло собой необъятные бетонные просторы с лестницами, которые освещались черными фонарными столбами, поставленными через равные промежутки, на каждом было по пять светящихся синих шаров. В середине располагался прямоугольный бассейн, скованный черным льдом.

Микаэла казалась изнуренной; она прильнула к его плечу, тяжело дыша. Вырвалась от него, чтобы медленно подняться по лестнице, резко присела на полпути к верхней площадке, находясь там в оцепенении, закурила. Пока у него бегали мурашки по спине, он пытался понять, как ему быть. Ее зубы клацали. Спустя пару минут он сел рядом с ней, заключив в объятия, и пытаясь убедить себя, что однажды снова почувствует пальцы ног.

– Ладно, послушай, – сказал он, – когда ты видела ее в последний раз?

Она открыла пачку сигарет, осторожно достала одну и прикурила со знанием дела от предыдущего окурка, отбросив его в сторону, на улицу. Он смотрел, как тот тлеет на льду. Похоже, она не собиралась отвечать. Тогда он попробовал другой прием.

– Как называется это место?

– Place-des-Arts – площадь Искусств. Летом тут приятнее. – Она достала сигарету из губ, рассматривая ее, сделала выдох и лениво водворила на прежнее место, ни разу не взглянув на нее.

– Думаю, нам надо двигаться. Едва ли сейчас теплее двадцати градусов[23].

Она бросила на него взгляд.

– Я не разбираюсь в Фаренгейте.

– По Цельсию тоже нежарко. Надо идти, иначе мы тут помрем, – сказал он, но Микаэла заплакала, смахивая слезы дрожащей рукой и придерживая сигарету другой. Пепел опадал на снег.

– Мне всегда казалось, что я хочу знать, как это случилось, – сказала она.

– Послушай, – бестолково сказал он, – все будет в порядке. Нам нужно только идти дальше. Мы зайдем куда-нибудь, дружище, в кафе, я угощу тебя чаем…

Она пыталась подняться, подтягиваясь на металлических перилах, тряся головой.

– Не хочу чаю, – сказала она.

Он взял ее за плечо, чтобы удержать на ногах. Ее серебристая куртка сияла в голубом свете. Он посмотрел в сторону бесконечной улицы Сен-Катрин – открылся вид, как из кошмарного сна: запертые кафе и рестораны, гудящие неоновые вывески и попрошайки, умоляющие о спасении от холода – абсолютно чуждый город. Ему захотелось очутиться в другом месте. Он пожалел, что зашел в бруклинское кафе «Матисс». Почему он не дождался, пока освободится столик? Тогда ему не пришлось бы подсаживаться к Лилии. Почему он был так