невнимателен в то утро, когда она ушла, и не остановил ее в дверях? Если бы все предыдущие желания не исполнились, он бы никогда не оказался здесь. Нескончаемое ущербное существование в Бруклине, думал он, неполноценное бытие среди позеров, неоконченных рукописей и лжехудожников, проваленная диссертация и звонки матери, вызывающие угрызения совести, письма несравненного, непревзойденного братца и то были бы предпочтительнее, чем один час такой жизни тут.

– Не понимаю, как ты тут можешь жить, – сказал он.

– А я не могу. Я скоро уеду. – Она стала подниматься по ступенькам, и он приблизился, чтобы снова поддержать ее за локоть. Все было подернуто ледяной оболочкой. Они медленно шагали по забетонированной площади, а по другую руку простиралась пустынная улица Сен-Катрин. – Ты знаешь, что сказала Лилия про этот город?

От этого имени у него все еще сжималось сердце.

– Что?

– Что приезд сюда был излишним. Сказала, что зря уехала из Нью-Йорка.

И тут на бетонной площади бремя веков и континентов свалилось с его плеч. Он внезапно ощутил безумную легкость. Она пожалела, что бросила его. Теперь все это можно исправить. Он как будто мог подпрыгнуть и остаться в воздухе, но вместо этого стоял и стискивал плечи Микаэлы.

– Пожалуйста, скажи, где она.

– Ты отправишься с ней в Бруклин, – сказала Микаэла, – а я останусь здесь.

– Ты только что сказала, что уедешь.

– Лилия была со мной, только чтобы узнать, откуда у нее шрамы на руках. А я с ней – чтобы узнать про аварию. Теперь, когда ты мне рассказал, мне хотелось бы ничего не знать. – Ее голос звучал неровно, и его насторожило нездоровое свечение ее глаз. – Ты их видел?

– Что видел?

– Шрамы, – сказала она.

– Конечно.

– Мать вышвырнула ее в окно. – Она снова пошарила в карманах, прикурила новую сигарету и жутко ухмыльнулась. – Эту часть истории Лилия не знает, не помнит. Частичная амнезия – любопытнейшая штука.

– Боже праведный, – сказал он.

– К счастью, – продолжала Микаэла, – за ночь до этого выпало много снега. И, думаю, это смягчило падение. Наверное, спасло ей жизнь.

– Я не хочу ничего знать. Я только хочу знать, где она.

– Нет, тебе нужно это знать, чтобы ты мог ей рассказать при встрече. Вряд ли я с ней снова увижусь. Так что слушай, это займет секунду-другую. Мать выбросила ее в окно, когда ей было семь лет. Она лежала на снегу, пока за ней не пришел братишка.

– Братишка?

– Саймон. Ему было лет девять-десять. Он рассказывал, что мать билась в истерике, рыдала и куролесила. Позднее она говорила Саймону, что так и не поняла, за что она возненавидела Лилию, что захотела избавиться от нее с такой жестокостью. Но факт остается фактом: она выбросила семилетнюю дочь в окно ночью и оставила лежать на снегу. Причем в Квебеке зимой. В ту ночь, наверное, было так же холодно, как сейчас.

Он молча смотрел на Микаэлу.

– Саймон вышел и подобрал ее. Она упала в глубокий сугроб под окном. Обошлось без переломов, но все руки были в порезах от стекла. Он принес ее в дом и перевязал полотенцами, чтобы остановить кровь, а затем позвонил отцу Лилии, своему бывшему отчиму… он все ему рассказал, чтобы тот ее забрал. Понимаешь? Похищение организовал ее же брат, – сказала Микаэла.

К нему не сразу вернулся дар речи.

– И Лилия этого не помнит?

– Ничегошеньки. Она не знает, что случилось. В доме была аптечка первой помощи. Саймон перевязал сестре руки как умел, отвел наверх и уложил в постель, а сам лег и стал дожидаться в соседней комнате. Он оставил дверь в переднюю незапертой.

Отец Лилии пришел поздно ночью и увидел осколки стекла на снегу, все как Саймон ему рассказывал. Когда она спустилась, отец увез ее прочь. Потрясающе, правда? С этого начинаются воспоминания Лилии: отец бросает осколки стекла в окно ее спальни, и она слышит звон и садится в постели.

– Микаэла, ты должна сказать, где она.

– Довольно близко, пожалуй. Лилия снимает комнату неподалеку. – Микаэла держала сигарету в воздухе. – Моя последняя сигарета, – объявила она. – Сегодня бросаю.

– Хорошо. Ты слишком много куришь.

– Я иду в метро, – сказала Микаэла. Она шагнула вперед. – Тебе в какую сторону?

– Пока не знаю. Ты должна сказать, куда мне идти.

– При чем тут я? – Ее больше занимала сигарета. Она глубоко затянулась, посмотрела на сигарету и бросила, не докурив, в снег.

– Я очень устал, – сказал Илай. – Тут так холодно. Я хочу домой.

Она сделала еще несколько шагов назад, прочь от него. Он следил за движениями ее гладких подошв по скользкому льду. Носки ботинок были сбиты.

– Она снимает комнату на улице Визитасьон, – сказала она наконец. – Угол Онтарио-стрит в районе Сантр-Сюд. К востоку отсюда. Просто пройди по Онтарио-стрит в ту сторону с дюжину кварталов. Коричневое здание на юго-западном углу, напротив ресторана, который был бензоколонкой. Ее здание выступает на улицу. Там перед ним вечно торчат шлюхи-трансвеститки. – Она показала жестом на северо-восток. – Попрощаешься с ней от моего имени?

– Ладно. – Он начал удаляться от нее, махая рукой, уносясь в мыслях в другое место. – Спасибо, – сказал он. – Завтра позвоню.

Она отвернулась, не ответив. Он посмотрел, как она уходит, и зашагал по льду насколько возможно быстро. По Онтарио-стрит до улицы Визитасьон, и даже этот, самый холодный город в мире вдруг показался ему изысканным. Голая бетонная архитектура обрела непривычно плавные линии. Казавшиеся безжизненными широченные пустынные улицы стали умиротворенными. Холод почти бодрил. Изнеможение, овладевшее им за недели после ее исчезновения, начало проходить, медленно, мало-помалу и поэтому незаметно. Она пожалела, что уехала из Нью-Йорка.

Он не слишком приблизился к улице Визитасьон. Последние слова Микаэлы – «Попрощаешься с ней от моего имени?» – не давали ему покоя. И, не доходя до угла Сен-Лоран, его осенило. Илай остановился как вкопанный под желтым светом и повернул назад, быстрым шагом, потом перейдя на бег. Назад на парковку, глотая ледяной воздух. Каждый шаг по ледяной мостовой вызывал у него зубную боль, мороз обжигал лицо. Он мчался назад, к площади Искусств по пронизывающему холоду. Он бросился вниз по лестницам станции метро «Площадь Искусств» и пробежал мимо билетных касс, перемахнув через турникет, все быстрее и быстрее, вниз на уровень скоростных поездов, еще быстрее, но девушка на дальнем конце платформы западного направления уже стояла там несколько минут, когда он ее увидел, а поезда в тот вечер ходили немного с опережением графика. Здесь было тепло; она стянула серебристую куртку и аккуратно сложила на ближайшей скамейке. Хеллоуинские крылышки все еще