– Она же его любит.

Последовала пауза.

– Тогда зачем ты так поступила?

– Разозлилась.

– Разозлилась?

– Да. На Кейти. И на тебя.

– Миа?

Она почувствовала закипавшую внутри злость, которая грозила вырваться наружу.

– Ты ведь не знаешь, каково это – иметь в роли старшей сестры Кейти. Ты словно вечно оказываешься в тени. В школе в нее влюблялись все парни. Она пользовалась популярностью, считалась умницей, она всегда поступала правильно.

– Да ладно, ведь это же не…

– Помнишь в школе такого Марка Хейза? Он учился на пару лет старше нас и получил спортивную стипендию в Рэнфорд-Мэнор?

– Да.

– Он четыре недели меня обхаживал с той лишь целью, чтобы бывать у нас дома и пялиться на Кейти. И я не возражала.

Финн промолчал.

– Ты оказался единственным, кто, входя в комнату, сначала смотрел на меня. – Долетевший с моря порыв ветра подхватил кончики ее волос. – А потом вдруг выяснилось, что ты стал встречаться с Кейти.

Он смотрел на свои руки.

– Ты – мой лучший друг. Она – моя сестра. И никто из вас ничего мне не говорил. Целый месяц.

– Прости, но мы…

– Признаюсь, я возненавидела ее за это.

Она вспомнила себя сидящей дома на клетчатом диване, когда они узнали, что у матери рак. Кейти плакала такими горючими слезами, что истратила всю пачку носовых платков, которые обычно лежали у нее в сумочке. У Миа в глазах не было ни слезинки. Пришедший позже Финн, встав возле печки, довершил их нескладный треугольник. Дергая ногой вверх-вниз, он выслушал диагноз и перспективы. Был момент, когда в наступившей тишине он переводил глаза с одной из них на другую, не зная, кого начать успокаивать первой: Кейти с ее заплаканным лицом или Миа с жестким застывшим взглядом.

Выбирать ему в конечном итоге не пришлось: Миа вышла из дома, хлопнув дверью с такой силой, что в рамках задрожали картины.

Наконец Финн повернулся к ней:

– Миа, куда бы я ни входил, первой я неизменно вижу тебя.

По его серьезному тону она могла судить, что он говорил искренне. И за этим стояло нечто большее, чем ей до сих пор удавалось разглядеть.

Первой была не Кейти, а она. Она поняла, что Финн всегда смотрел на нее.

Глядя ему в глаза, она ощутила пьянящий приступ ностальгии: словно она стоит на краю детства и может, протянув руку, дотронуться до него, провести пальцами по годам общих воспоминаний и вновь почувствовать то незатейливое счастье.

Ей был слышен шум волн, было видно мерцание звезд. Мир, стремительно вращаясь, будто бы куда-то ускользал, и она протянула руку, чтобы ощутить его плечо как нечто надежное и незыблемое. Потом, наклонившись к нему, она коснулась его губ своими.

– Миа…

Она поняла по его голосу: он хотел этого и неоднократно представлял себе, как это произойдет. Она поцеловала его вновь, уже более чувственно, словно стремясь таким образом лучше разобраться в своих желаниях.

Они медленно опустились на его спальный мешок, она – спиной к звездам. Волосы легли ей на плечи, ниспадая на лицо. Ее рука скользнула к его шортам, но Финн перехватил ее. Их пальцы переплелись.

– Не надо Миа. Не ради меня.

Ром подогревал ее изнутри, и она отдавала себе в этом отчет, однако между ними было все же что-то еще. Она до конца не понимала, что это, – ей просто этого хотелось.

(Западная Австралия, июнь)

Кейти продолжала читать, склонившись над дневником, зажав рот ладонью и держась второй рукой за стол. Она читала о том, что было у Миа с Финном на гладкой красноватой скале под ночной рокот волн и при свете звезд, похожих на золотые небесные очи. Она читала о близости, которая произошла на спальном мешке и изменила формат существовавших до этого их дружеских отношений.

Она подняла глаза и увидела, что в кафе было пусто, если не считать официантки, которая, улыбаясь собственным мыслям, занималась своим сотовым. Кейти попробовала капучино – он был холодный. Кофемашина с сияющими серебристыми кнопками перестала урчать, уличное движение за окном несколько замедлилось, и все словно как-то изменилось. Она вновь посмотрела в дневник и только теперь поняла всю глубину негодования, которое испытывала Миа по отношению к ней. Но сожалеть по поводу их с Финном романа она не могла: те несколько месяцев, что они встречались, оказались одними из самых счастливых в ее жизни.

Задумавшись, Кейти откинулась на спинку стула. «А была ли я так же счастлива с Эдом?» Он вернулся в Англию три недели назад и по несколько раз в день звонил ей, оставляя сообщения с просьбами о прощении. Дважды, когда ей было особенно одиноко, она чуть было не набрала его номер, однако оба раза заставила себя вместо этого позвонить Джесс, которая тут же напоминала ей о причинах ее расстроившейся помолвки.

Кейти считала, что была влюблена в Эда, однако теперь ей показалось, что влюблена она на самом-то деле была лишь в саму идею их взаимоотношений. Умный, обаятельный и успешный, Эд был весьма приземленным. Он не мог проболтать с ней всю ночь напролет. Ему никогда не удавалось рассмешить ее до колик в животе.

И она вдруг поняла, что способен на такое был лишь единственный человек.

Откровенная запись в дневнике Миа о ее интимной связи с Финном открыла Кейти доступ к ее собственным воспоминаниям, которые она, держа близко к сердцу, старалась не ворошить. Однако под воздействием момента она позволила себе перенестись назад во времени…

Кейти откинула крышку остывающего барбекю-гриля и, стараясь не обжечься, стала перебрасывать на пустую тарелку подкоптившиеся свертки фольги. Чуть приоткрыв один из них, она увидела золотые, блестящие кукурузные зерна и предложила его маме.

– Нет, не могу, – отказалась мать, демонстративно прикладывая ладонь к животу.

– Миа?

Миа отрицательно потрясла головой. Скрестив ноги, она восседала в темных очках, сжимая обеими руками кружку с чаем. Вот этот-то самый чай и обращал на себя внимание Кейти. Их садовый стол все еще изобиловал домашними чили-бургерами, куриным шашлыком с помидорами черри, румяной картошкой с розмарином и полупочатым кувшином «Пиммза»[15]. В честь приезда на уик-энд обеих дочерей мать все утро провозилась с готовкой. Если ее и удручал вид Миа в пижаме, она старалась этого не показывать.

Кейти намазала маслом кукурузный початок и откусила, наслаждаясь ароматом зерен и их характерным чуть сладковатым вкусом.

– Как голова? – поинтересовалась мать у Миа.