Слуга склонил голову ещё ниже.

— Прикажете собрать отряд?

— О, нет. Я надеюсь, наши гости доберутся до нас в целости и сохранности. Позови служанок, пусть приберутся в замке.

— Да, милорд.

Колдун, вновь превратившись в рыжую птичку, выпорхнул в то же самое окно. Ричард задумчиво проводил её взглядом. Настало время разрешать старые дела.

* * *

Чем ближе был замок, тем больше становилось воспоминаний. Мертвецы позади волочились тяжко, с трудом, едва переставляя грузные, вздутые ноги. И топали они сильно. Но отчего-то никто из прохожих не шарахался в стороны. Видимо, здешний люд уже ко всему привычен был. Ну, идёт мертвец. И пусть идёт. Если идёт, значит, надо ему куда-то, верно ведь?

А Дангер с Виллемом не обращали на них и подавно никакого внимания. Лишь изредка подгоняли недовольно, мысленно ругая некромантку на чём свет стоит. Но это так, по-доброму ещё было.

— А про короля расскажешь? — Полюбопытствовала девушка.

Виллем озадаченно задумался.

— А что про него рассказывать? Славный человек. Справедливый. Власть железной рукой держал. Сражался как целая армия. Любили его все. Да и до сих пор, наверное, любят…

— Да нет, — отмахнулась Дангер, — не это. Вы же с ним близко довольно знакомы были, правильно? Не мог же он и с близкими быть суровым правителем? Тоже ведь человек. Расскажи что-нибудь забавное лучше.

Виллем задумался ещё озадаченнее.

— Мы с Ричардом закадычными друзьями не были, в целом, это скорее к Исае вопрос.

— Ну подумай.

— Ладно, — взгляд мужчины метнулся куда-то в сторону, за горизонт, — прибегает как-то к нам служанка. Вся в поту, паникует, кричит, мол, всё, король наш кончается. На последнем издыхании лежит на земле, не движется. Помирает. Мой коллега бросает все дела, хватает сумку свою и несётся галопом к месту происшествия. Я за ним. Во дворе толпа. Шумят, беснуются. Исая расталкивает всех. Потом рассказал, что уже и похоронил мысленно нашего государя. А тот действительно на земле валяется, мордой вниз, и трясётся как-то странно, как в припадке. Как выяснилось потом — руки сломал. Обе при чём, за раз. На вопросы не отвечал, только загадочно улыбался. А трясся потому что ржал, как конь, со своими сломанными руками. А все перепугались, особенно Исая. Потом, когда понял, просто на землю рядом сел и сидел, пока тот не успокоился. Я людей-то разогнал, сказал, тут сейчас сложный медицинский случай, больного тревожить никак нельзя, у него истерика и припадок. А сам думал, что надо было соглашаться идти работать преподавателем, когда приглашали, так нет, куда-то погнала нелёгкая…

Дангер захихикала, представив эту историю.

— А авторитету его это никак не мешало?

— Да какой там. Наоборот, все обрадовались, что ничего плохого не случилось. А так он на людях всегда строгий был, с суровым властным лицом, шуточек никаких себе не позволял. Уважаемый человек. Когда приказы отдавал, все кругом тряслись, солдаты по струнке ходили. Потом ещё бороду отрастил, сказал, так солиднее будет выглядеть.

— Боишься с ним встретиться сейчас?

— Не боюсь, — Виллем глубоко вздохнул, — да и никогда не боялся. Просто… Тяжело это. Да и не знаю, как в глаза ему посмотреть.

— Так расскажешь всё, что мне рассказал. Поймёт, может, и всё хорошо будет!

Мужчина скривился, будто от вида чего-то мерзкого. В его понимании ничего хорошего уже быть не могло.

И с каждым шагом, приближавшим его к ответу за все свои поступки, он словно терял по году проведённой в странствиях жизни, всё глубже погружаясь в собственные воспоминания и понемногу становясь тем, кем был до своего изгнания. Тяжесть лет опадала с плеч. Родные места убаюкивали, успокаивали, внушали доверие. Кельитас встречал его не как злодея и убийцу, за которым тянулся шлейф из смертей и потерь. Нет, он встречал его как своего любимого сына, вернувшегося наконец с чужбины, с долгой, тяжёлой, чужой войны. Как достойного сына своей родины, покорившего всех не искусством убивать, но острым, пытливым умом, гением и любознательностью. Родители пророчили ему великое будущее. Только вот никто не прибавлял, что великое это будущее будет таким тяжёлым и неподъемным. «Гордись мной, мать, — горько подумал Виллем, — по моей вине столько людей пострадало… Хорошо тебе сейчас: ты мертва. А я зачем здесь?»

— Дангер.

Девушка от неожиданности подскочила и резко обернулась лицом к спутнику. Ни разу он не звал её по имени! Она даже сомневалась уже, что тот его знает! Обычно ведь звал девчонкой, дурой, громилой… Да кем угодно.

— А? — Отозвалась она, хлопая глазами.

— Вот у тебя есть цель в жизни?

— У меня?

Закатив глаза, Виллем кивнул.

— Ну, есть. Наверное. Не знаю, никогда об этом не думала. Вообще, я бы хотела нормально научиться читать. Быстро. Как Аарон.

Казалось, закатывать глаза дальше было уже физически невозможно, но у Виллема получилось.

— Дура ты, Дангер. Цель — это нечто великое, то, к чему ты будешь стремиться, как к своей мечте. То, ради чего стоит бороться, страдать, но добиваться. То, что будет придавать сил и смысла для того, чтобы каждый день вставать, двигаться, дышать и идти. Возвышенное, прекрасное, понимаешь? А ты мне про какую-то чушь. Научиться читать — обыкновенное желание, ты о нём иногда вспоминаешь, иногда забываешь. Возьми да научись, тебе не мешает никто, ты не ради этого живёшь.

— А-а-а, — протянула она, и, опомнившись, возмутилась, — эй, ты меня не оскорбляй опять. Не у всех есть какие-то великие цели. Я ещё не придумала свою.

— А для чего ты тогда живёшь?

— Да просто живу, — Дангер пожала плечами, — зачем усложнять? Хотя, нет, хочу однажды стать первым мечом!

Опешивший Виллем сначала потерял дар речи, а потом вдруг расхохотался, запрокинув голову.

— Знаешь, лучше бы остановилась на чтении книжек. Куда тебе до первого меча? Ты хоть знаешь, сколько мечников надо сразить для этого? И чтобы ни одного поражения! А ты просто неуклюжая девица с железной палкой. Самоучка и дикарка. Кошмар, и зачем я только спросил?

— Всё тебе не так. То слишком маленькие цели, то слишком большие. Тебе какое дело до моих целей?

— Просто интересуюсь. Но лучше выбирай себе цель соразмерную твоим возможностям.

— Не тебе решать, что там размеряется с моими возможностями. Вообще, чего ты пристал?

Мужчина пожал плечами, потеряв к беседе всякий интерес. Он и правда не знал, для чего задал этот вопрос. И так было понятно, что у простых людей никогда не возникает мыслей о том, есть ли в их существовании хоть какая-то цель, какой-то смысл. Может, это удел только великих? Себя он, конечно, великим не