Николасу было странно в этом признаться, но иногда, в обществе Рассела, несмотря на все свои достижения по службе и давно оставленное за спиной звание новичка, он все еще чувствовал себя мальчишкой. Сейчас воспоминания о вчерашнем вечере (и ночи в особенности) пробирали кожу холодком стыда. С другой стороны, окажись Николас у Рассела дома, он был бы только рад бурной личной жизни напарника.

Тихо, чтобы не разбудить Лейн, Николас принял душ, пытаясь не начать насвистывать по старой привычке. Чертовы тонкие стены! Закутавшись в халат, он решил зайти на кухню. Там Рассела не оказалось. Диван был заправлен, аккуратная кучка простыней висела на спинке стула. Он подумал, что напарник ушел по-странглиевски, не попрощавшись, вызвал такси. В тишине звуки дождя раздавались слишком близко. Николас заметил приоткрытую дверь в сад, возле которой скребся Флайк. Пес царапал порожек лапами, пытаясь протиснуться наружу. Оказавшись рядом, Николас выпустил его на волю, но Флайк не торопился начать свой привычный марафон по просторам сада. Он сделал несколько осторожных шагов и сел на крыльцо рядом с Расселом. Напарник не шевелился. Он смотрел на дождь и был так глубоко погружен в свои мысли, что вздрогнул, когда Флайк лизнул ему ладонь.

– Доброе утро, – Николас присел рядом с другой стороны. – Как ты?

Рассел повернулся, тем самым ответив на вопрос. Белки его глаз были красными, указывающими на то, что за ночь ему так и не удалось заснуть. Синяки на лице вздулись, приобрели багровый оттенок. Левый глаз превратился в щелку.

– По крайней мере, теперь я еще больше стал походить на твоего пса…

Это прозвучало как шутка, но Рассел не смеялся. Когда он это говорил, то казался совсем разбитым.

– Что ж, у Флайка весьма мужественный вид. Тебе надо над собой работать, чтобы достичь таких высот, – сказал Николас, а потом, понизив голос, продолжил: – Две недели, и все будет как раньше. Давай наплетем, что парней было десять… Десять здоровенных прихвостней альбиноса! Они окружили меня, а ты подрался с ними и спас мне жизнь. Ты − герой. У тебя это даже на майке написано.

Рассел натянуто улыбнулся:

– Как у тебя все просто.

Они оба молча наблюдали, как, разбрызгивая грязь, под затихающим дождем носится Флайк.

– Я не стану возвращаться в полицию, – вдруг нарушил тишину Рассел.

– Что ж, я тебя понимаю, если бы меня так разукрасили, я бы послал Дженну к черту и умотал с Лейн куда-нибудь на юга, наслаждаясь больничным. Махнемся?

– Ты не понял. Я хочу уйти насовсем.

Николас вопросительно посмотрел на него. Но Рассел не торопился пускаться в объяснения. Он подавил тяжелый вздох и продолжил:

– Я уже давно начинаю понимать, что все это не для меня. Вдруг вчера я получил знак? Может, стоит попробовать себя в чем-то другом? Бросить службу и вернуться в Странглею. Начать новую жизнь…

Между ними повисла пауза, Николас не выдержал ее первым, но вместо слов он зашел обратно в дом, заглянул в кладовку на кухне, где одна на другой теснились коробки. Николас вернулся на крыльцо, держа в руках две шоколадки, протянул батончик напарнику.

– Ты помнишь ту коррумпированную кондитерскую? До сих пор оттуда. Я ем их всегда, когда у меня бывают плохие дни.

– Поэтому шоколадки до сих пор не закончились. Ты настоящий оптимист, Николас.

– Нет, просто не усмирил свою жадность, когда мы расхищали склады. А если серьезно, я прекрасно представляю, каково тебе сейчас. Синяки пройдут, но не все. Я имею в виду те, что внутри. Они почти всегда остаются. И заживают намного дольше, если исчезают вообще. Я говорю о том, когда меня разукрасили в подвале…

Расселу не требовалось вспоминать. Он напрягся. Николасу показалось, что для него эта история тоже веет кошмаром.

– Когда я очнулся в госпитале, мне сказали, что я вскоре приду в норму. В смысле физически. Но все равно в голове как будто нечто сместилось. Я никому не рассказывал, каких усилий мне стоило прожить те дни, уже после подвала.

Как ни странно, Николасу было легко поделиться этим с Расселом:

– Ночью мне удавалось заснуть только при включенном свете с окнами нараспашку. Я боялся запертых дверей. Боялся подниматься на лифте, оставаться в темноте и даже ездить в машине. Я думал, мне уже никогда не стать прежним, и в конце концов меня снова запрут, но на этот раз в сумасшедшем доме. Так продолжалось до тех пор, пока однажды меня не посетила мысль. В один миг я вдруг понял, что причиной всему вовсе не мой поврежденный мозг и необоснованные страхи, что моей вины тут нет. То была первая ночь, когда я лег спать в темноте. Мне было страшно. Но меньше всего на свете я хотел бы, чтобы эти твари победили, потому что я сдался. В жизни всегда будут встречаться те, кто готов вытереть об тебя ноги, втоптать в грязь. Худшее, что ты можешь сделать, так это отречься от того, что ты любишь и что действительно твое, это равносильно предательству самого себя. Неужели ты позволишь каким-то ничтожествам тебя остановить?

Рассел смотрел на Николаса как завороженный. Но тогда, вместе с уверенностью, недобрый огонек зажегся в глубине его зрачков. А Николас говорил, раскрывая перед ним подробности, не ведая о том, что подписывает себе приговор.

Вороной депос в деталях помнил их беседу на крыльце, как он пытался приободрить напарника и искренне желал, чтобы Рассел не уходил из полиции. Николас сильно к нему привязался и не мог представить себя в команде с кем-то другим. Многое стерлось из его памяти в тот день. Словно по волшебству, кончился дождь, и теплые лучи утреннего солнца падали на тюльпаны, незваными гостями выросшие в саду этой весной. Николас с Расселом съели по шоколадке, уворачиваясь от Флайка, который с упорством здорового медведя пытался забрать себе хотя бы кусочек запретного лакомства.

Теперь, когда вороной депос лежал на койке в психиатрической клинике, все равно что заключенный, события в подробностях проносились перед глазами, словно сама память пыталась помочь ему найти ответ.

Тогда, ранним субботним утром, вместе с последними каплями дождя в сад пришла Лейн. Николас даже помнил ее запах, когда она, положив ему руки на плечи, обняла его – аромат фруктов, смешанный с пряной корицей, живой в его памяти даже после ее смерти. В то утро она улыбалась, спокойная, уверенная в себе. Она не походила на ту робкую Лейн, которая была с ним вечером, а скорее на ту, которую он узнал ночью. Она села на крыльцо напротив Рассела, убрала длинную челку с его глаз. Соловый депос замер в замешательстве. Ее лицо находилось в нескольких сантиметрах, это выглядело так, будто Лейн собирается его поцеловать. Она лишь смотрела на ссадины.

– Болит так же сильно? – спросила Лейн, заглянув ему в глаза. Это прозвучало как вызов. Рассел не смог выдержать ее взгляда, опустив голову, снова стал казаться разбитым.

– Ты даже не представляешь, как… – ответил он едва слышно.

Лейн приподнялась, а он смотрел ей вслед с безысходностью, трогая ладонью лоб, словно пытался сохранить ее прикосновение.