– Хорошо бы проверить негласно. По-тихому. – Гарсиа звякнул ключами. – Кто из работающих в больнице мог бы заметить сомнительного опального священника?

– Бывшего священника, – поправила она.

– Бывшего священника. Кто бы узнал его в коридоре?

– А что, если… другой священник? При больнице… Я позвоню.

– Непременно позвоните. – Гарсиа застегнул пальто. – Я отправляюсь обратно в Миннеаполис. Хочу посмотреть, не объявилась ли каким-то чудом на работе Марта Юнгес. Если нет, то придется связаться с Федеральным управлением Милуоки и поставить их в известность о том, что происходит. – Он помолчал и добавил: – Что, возможно, происходит.

– Суперадвокат мертва, – сказала Бернадетт.

– Слишком рано еще бить тревогу. – Гарсиа направился к своему «форду», на ходу бросив через плечо: – Держитесь постоянно на связи.

– Благодарю за доверие, – пробормотала она, вышагивая к своей колымаге.

* * *

Бернадетт оставила машину на улице в квартале от больницы, вошла через главный вход, пересекла вестибюль и отыскала справочное бюро, расположенное в самом центре. Она не удосужилась предъявить удостоверение или назвать себя, а больничная дежурная с голубыми волосами и в голубом халате, из помощников-добровольцев, этого от нее и не требовала. Голубая Леди ошарашила Бернадетт известием, что местный священник – лютеранка по имени Табита О'Рауке, сейчас на складе благотворительной одежды в центре города, в квартале от больницы, – она там иногда добровольно работает.

Голубая Леди была права. Склад благотворительной одежды располагался в выходящем наружу помещении первого этажа, где раньше было что-то вроде притона. С дюжину вызывающе ярких плакатиков, рекламирующих разные марки бумаги для скрутки сигарет и кальянов для марихуаны и трубок, лепились по верху и низу витрины из толстого стекла. Нынешний арендатор помещения явно пытался удалить рекламные атрибуты – у большинства плакатиков уголки были оторваны, однако всякий раз неудачно, ибо въелись в стекло намертво. «Ароматизированные скрутки „Джуси-Джей“». «„Анашуха“ – обладатель Конопляного кубка 2000 года за лучший продукт из конопли». «Оригинальная трубка о шести чубуках». У стеклянной двери склада Бернадетт задержалась, чтобы прочесть ядовито-зеленый плакатик, прилепленный прямо на уровне ее глаз: «„Забористые крошки“ – семена для знатоков». Она открыла дверь, и тут же о ее приходе дал знать перезвон свисавших сверху латунных колокольцев. Бернадетт прошла внутрь, дверь закрылась, опять послышался звон.

Квадратное пространство, кишевшее немытыми телами и молью, напоминало большой чулан. Справа и слева вдоль стен стояли снабженные колесиками вешалки с одеждой. На каждой – свой товар. Одна битком набита джинсами, другая – куртками и пальто. На одной верхняя одежда – рубашки, блузки, толстовки, свитера. На другой – чахлая коллекция деловых нарядов: вышедшие из моды платья и несколько мужских костюмов. Последняя остановка – отдел дамского белья: вешалка, забитая халатами и ночнушками, комбинациями и лифчиками. Большущие пластиковые корзины для белья были выставлены перед вешалками на линолеумный пол, рядом стояли корзины с носками, одеждой для младенцев, обувью, сумочками. В центре задней стены примостился карточный столик, заваленный пакетами для продуктов, изготовленными из переработанного утильсырья. Там же, у задней стены, по обе стороны от столика располагались полудверцы, похожие на те, что устанавливают в примерочных универмагов. На той, что слева, сверху был прикреплен листок бумаги с надписью на двух языках от руки: «Мужчины/Hombres». На левой – «Женщины/Mujeres». Обе примерочные были заняты. Под дверью для «Hombres» торчали две бледные волосатые ноги, влезавшие в брючины. Под «Mujeres» торчал целый лес конечностей, на которые натягивались джинсы, а из-за дверки доносилось девчоночье хихиканье.

– Есть кто-нибудь? – позвала Бернадетт.

– Да, – отозвался слегка приглушенный женский голос. Вешалка с дамским бельем шевельнулась, и из-за двух синтетических банных халатиков вышла высокая, пышнотелая женщина. – Чем могу служить?

Бернадетт замешкалась, не зная, как следует обращаться к женщине-пастору с неправдоподобным именем Табита. Преподобная Табби? Да и внешний вид женщины поразил не меньше. Бернадетт ожидала увидеть средних лет монашенку, но Табиту О'Рауке можно было принять за несколько постаревшую Фарру Фосетт.[26]В ее длинных пушистых золотистых волосах пробивались седые прядки, лицо было чересчур загорелым, в особенности для жительницы Миннесоты после долгой зимы, а зубы ее сверкали белизной, как новенькие. Одета она была в белую крестьянскую блузу, заправленную в тесные джинсы, на ногах сандалии и шерстяные носки.

Решив формально представиться, прежде чем выпытывать имя леди-священника, Бернадетт достала удостоверение и подошла к женщине.

– Я агент Бернадетт Сент-Клэр, из ФБР. А вы…

Внимательно рассмотрев удостоверение, женщина представилась:

– Преподобная Табита О'Рауке.

Бернадетт захлопнула удостоверение и убрала его обратно в карман.

– У меня к вам несколько вопросов в связи с делом, над которым я работаю.

Пастор скрестила руки.

– Что случилось? Если вы по поводу всех этих придурочных плакатиков на двери, то тогдашнее предприятие давным-давно закрылось, а я никоим образом не одобряю…

– Мои вопросы связаны с больницей.

– Кто-то в больнице попал в беду? Мне следовало бы направить вас к дирекции.

Бернадетт тут же, как щитом, оградилась своей приятельницей, окорокорукой медсестрой:

– Я уже говорила с Марсией, старшей по четвертому этажу.

– У вас надолго разговор? – Табита пересекла склад, подойдя к стеклянной входной двери, и стала смотреть через нее на улицу. – Мне скоро грузовик привезет товар, а я тут одна, без помощников.

– Вы единственный священник, работающий в больнице?

О'Рауке обернулась.

– В штате больницы – да, но пациентов навещают и их собственные духовные наставники.

– Они связываются с вами, прежде чем совершают обход по больнице? – спросила Бернадетт.

– Не обязательно. Некоторые заглядывают, чтобы поздороваться. Я знаю многих духовных лиц в городе… А в чем дело?

Бернадетт расстегнула куртку. В помещении склада было как в печке.

– Вы присутствовали в больнице в субботу вечером?

Пастор Табита засунула руки в карманы джинсов.

– Да-а.

– Видели там еще кого-нибудь из священнослужителей?

– Дамиана Куэйда, – быстро ответила Табита. – Во время одной из моих вечерних служб в больничной часовне.

– Он о чем-нибудь говорил?

– Да нет почти. «Привет» – вот, пожалуй, и все.