Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это рисунок Миры — «Пожар в замке волшебницы Чиримбары». Она видела, как горел стог сена, и все запомнила. Однако даже в зимних пейзажах упорно выбирала теплые цвета спектра, которые говорят о вялом и импульсивном темпераменте. Это Зофия — «Юла́ в саду». Только посмотри — тысяча цветов, лиловые и желтые, забор, а посередине маленькая девочка с игрушкой.
Возвращаются М и р а и Н а д а. В руках у Нады пальто. У Миры две дорожные сумки, одна из них — Ветрина, он забыл ее во время своего первого приезда. У Зофии внезапно появляется на лице ликование.
(Неторопливо.) Когда я был маленький, нам разрезали бумажные пакеты, потому что бумага для рисования была очень дорогой. Бумага фирмы «Шелезамир» или «Атлантик», которая требовалась в старших классах для рисования, прожигала порядочные дыры в семейном кармане. А вот рисунок Милана — «Кошка с собакой на море». Море серое, но животные очень яркие — собака зеленая, а кошка красная. Как-то вечером мать читала им рассказ Вальявца[21] «Пастушок»…
З о ф и я (неожиданно декламирует стихотворение из этого рассказа).
Думали-гадали,
Как им море пересечь.
Думали — придумали:
Кошке собаке на спину влезть.
По морю так плыли,
К за́мку короля приплыли.
Собаке — во дворе лежать,
А кошке-то в дом пролезать.
Ластится к царю,
Льнет к царице —
Коли надо,
И такое сгодится…
О т е ц (поворачиваясь к Наде). Нада, все устроится так, как тебе хочется. Я и сам вижу, так лучше тебе и нам. Хватит! Никаких объяснений! Ты пойдешь с ним, по моим расчетам, в феврале звезды Водолея будут тебе сопутствовать. Мы будем очень рады, если когда-нибудь увидим ребенка. Посмотри здесь, выбери себе что-нибудь на память!
Н а д а (смущена). Ох, право, не знаю… Не стоит… Ну, может быть, эту скатерть… Просто так…
Отец снимает со стола скатерть, подарок Левца.
Мне кажется, я его любила, как это принято говорить… Я так любила его… А здесь везде его вещи, они напоминают… Только он был другим… Не обижайтесь… Временами он видится мне вмерзшим в лед… Сквозь прозрачную толщу я вижу его лицо, улыбающееся из бездны…
О т е ц. Хватит!
Н а д а (подходит к Мире). Что тебе оставить на память?
М и р а. Тот стишок из коммуны.
Нада достает из кармана бумажку со стихотворением, они обнимаются. Мира растрогана. Опускается на стул. Нада подходит к Зофии. Коснувшись кончиками пальцев, обмениваются холодным долгим взглядом. Сдержанно прощаются.
В е т р и н (уже в пальто). Где же могут быть формулы, если их не оказалось в папке?
О т е ц. В огне, сынок! Эти детские рисунки поважнее! Зофия, ты проводишь их до машины? Я время от времени заводил ее, думаю, все будет в порядке. Пора!
З о ф и я, Н а д а и В е т р и н уходят.
З о ф и я (на ходу, Ветрину). Вы эту сумку оставили у нас летом. Заберите ее! Мы никогда не путешествуем — и не знаем, что с ней делать.
В е т р и н. Спасибо, Зофи! А ты путешествуй!
З о ф и я. Не буду!
Уходят. Мира всхлипывает. Слышно, как пытаются завести промерзшую машину.
О т е ц (подходит к Мире и крепко обнимает ее. Долго остается в этой позе, бормоча себе под нос). Никогда не плачь, как те женщины, что из-за колоколов убивались. Треснувший колокол ни на что не годится! Мира, в наше время родители детям поперек дороги стоят! По-другому и быть не может, и я это предчувствовал. Мы ничему не научились. Вечерняя школа. Слишком поздно. Ошибка! В наше время родители детям поперек дороги стоят!
Мира перестает всхлипывать. Мотор заработал, скрип колес по свежевыпавшему снегу. Вернулась З о ф и я и встала у стола с елкой. Напевая «Вечерний звон», подходит к игрушкам.
Будем надеяться, что он не станет гнать машину! А как он вообще ее завел, ведь ключи-то у меня? Я только сейчас вспомнил.
З о ф и я. У него были запасные.
О т е ц. У этого человека сам черт на побегушках, как в старину говорили.
З о ф и я (подчеркнуто). Он сам черт и есть!
О т е ц. Ты так думаешь? И он пришел нас искусить?
З о ф и я. Да!
О т е ц (разбирая игрушки, достает куклу со сломанным носом). Никакой игрушки ей не дали. На следующий год надо послать.
М и р а. И распашонки не взяла!
Пауза.
З о ф и я. Пусть ребенок Милана, но все равно хорошо, что эта женщина уехала. Теперь мы, как прежде, одни.
О т е ц. Ты слишком жестока, Зофи…
З о ф и я. Больше не буду. Ты в самом деле сжег? Формулы?
О т е ц. Тебя это в самом деле интересует?
З о ф и я. Прекрасно знаешь, что интересует!
О т е ц. Они в бункере. Пусть еще побудут с нами.
З о ф и я. Ах, отец! Ты самый умный и всегда знаешь, как поступить, всегда умеешь во всем разобраться!
М и р а (искоса смотрит на Зофию, будто невзначай декламирует).
Собаке — во дворе лежать,
А кошке-то в дом пролезать.
Ластится к царю,
Льнет к царице —
Коли надо,
И такое сгодится…
З о ф и я (невозмутимо). Я не лезла в дом. Меня принесли в него. И первую ночь отец сидел возле меня, чтобы мне не было страшно. Светилась маленькая лампочка под цветным абажуром. И сейчас, когда мне страшно, я мысленно вижу те глаза. Я выключу свет и зажгу елку. Вспомним маму и Милана.
Свет гаснет, на елке загораются электрические лампочки. Отец кладет куклу на место, затем достает из кармана связку писем, которую ему передал Ветрин, медленно развязывает тесемку, письма одно за другим падают на игрушки.
О т е ц. Раньше на елках были настоящие свечи.
М и р а. Это опасно, шторы могут загореться.
О т е ц. Милан воском надраивал свои первые лыжи.
Говорят, не слушая друг друга, хотя порой кажется, что разговор общий.
З о ф и я. Только двое пекли настоящие куличи. У Лузников водились орехи, и они дали нам две горсти очищенных. В Сопоте мы испекли с ними пирог из ржаной муки, такой, что во рту таял, а мама спрятала два яичка, потому что Милан любил есть яйца на завтрак.
О т е ц. Вся страна жила бедно. Дети приходили в класс с раздутыми животами от домашнего вина, потому что есть было нечего. А я на больших листах рисовал карту звездного неба.
М и р а. Мы могли бы растить этого ребенка. Не потому, что он Милана, а потому, что я снова бы ожила. Я видела во сне: он лежит в колыбельке из ивовых прутьев