Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гости поднимаются и стоят, словно мишени в тире. Зофия бросается к Отцу, но Мира, встав со стула, прижимает ее к себе. В е т р и н уходит.
О т е ц. Присаживайтесь, барышня!
Нада садится. Зофия вырывается из Мириных объятий.
Дайте девушке что-нибудь выпить!
Р е з к а. Она еле на ногах держится!
О т е ц. Все равно!
Резка подходит к Наде и пытается поднести ей ко рту свою рюмку.
Н а д а (отстраняясь). Подождите! Я сама! Он говорил, что у вас дома всегда есть замечательная наливка… Он был всегда такой веселый… и вообще любил поесть… Он совсем не мучился!
Отец делает несколько шагов. Из глубины сцены появляется В е т р и н. У него в руках зонтик, как и во время первого появления.
В е т р и н. Машину я оставляю перед домом! Продайте! (Подходит к Отцу.)
Гремит гром.
(Стоит у Отца за спиной, говорит тихо.) Я сказал неправду, он не убивал никого на котловане. Это я выдумал, чтобы проникнуть в ваш дом.
Отец вздыхает так тяжело, будто его ножом пронзили.
(Уходя, останавливается возле самой рампы, откуда появились гости, бросает через плечо, так, чтобы его слышали). Девушка беременна, и ей негде жить. Примите ее под свою крышу.
Ливень.
З а н а в е с.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Шум дождя стихает. Где-то рубят дрова. Сцена пуста. Декорация та же, что в первой картине. Полумрак. Появляется беременная Н а д а. На ней домашний халат, она не причесана; в руках забытый Ветриным транзистор; играет скрипичный квартет. Стук топора смолкает. Нада бесцельно слоняется по комнате, рассматривая мебель, будто заглядывает в чужие окна. Входит закутанная в плед М и р а с корзиной дров в руках. Нада выключает транзистор.
Н а д а. Не понимаю, зачем они этим занимаются!
М и р а. Кто? Чем?
Нада показывает на транзистор.
(Идет в глубь сцены, бросая на ходу.) Некоторым нравится. (Уходит.)
Нада ставит транзистор на край стола, садится на стул в центре сцены. Звон колоколов. Нада закрывает уши и низко опускает голову к животу. Слышно, как поет О т е ц. Сцена освещается, он появляется с газетами, ножницами и тетрадью в руках.
О т е ц (напевая). «Вечерний звон…» А его почти не слышно из-за того, что облака очень низко спустились. Возможно, теперь и снег пойдет. Пора бы. В ноябре выпало на три пальца, и все. А восьмого в четыре утра мело минут десять, просто что-то необыкновенное. Ну, вам-то, понятно, до этого дела нет. Теперь можно наверняка сказать: с погодой в этом году нам не повезло, ждут нас землетрясения и продолжительные засухи. Нефть на поверхности Мирового океана, облепит скалы, песок станет пепельным, а ивы будут на рябых кур похожи. (Вырезает из газеты заметку, вклеивает в тетрадь, напевает.) «Вечерний звон…» Туман такой густой, а колокола никуда не годятся. Помню, как их снимали в первую мировую на пушки. Настоятели побелели, как снег, женщины в голос плакали и бежали за колоколами. А один колокол во время спуска треснул и так жалостно зазвенел: ти-и-инг! Мы стояли на кладбище. Ти-и-инг! Будто струну басовую оборвали. Тетке Любей сделалось плохо, и она упала на кучу старых венков. А через месяц похоронку на мужа получила, гранатой его убило на Пьяве.
Возвращается М и р а, в руках рукоделье. Садится рядом с Надой.
М и р а. Ты утром почти ничего не ела. Не дури, тебя давно уже перестало тошнить.
О т е ц. Раньше вино было такое, хинное, и что-то еще вроде этого для аппетита. Эх ты, а еще аптекарша!
М и р а. Уймись, Бороевич[20]!
О т е ц. Бороевич был железным стратегом!
М и р а. Да! (Наде.) Посмотри на распашонку! Какого цвета кантик сделать?
Н а д а. Ой, да не знаю я! Правда, не знаю… Я никогда ничем таким не занималась… Может, голубым… Я не умею шить, хоть и понимаю, что должна. Вы так добры ко мне… Слоняюсь вот по дому, и хочется вроде что-нибудь поделать, а стоит вспомнить, так все у меня из рук и валится, будто пьяная делаюсь. Слезы к горлу подступают, и хочется убежать куда-нибудь. И все мне кажется, что вы за мной незаметно наблюдаете через окно, но я… хоть бы я слышала шаги… Мне здесь непривычно!.. Прости!.. Можно голубым обшить!
М и р а (после паузы). Я пятнадцать лет не брала в руки иголки!
О т е ц. Оставь ее, принеси хинного вина!
Мира не отвечает, шьет с несвойственным ей увлечением. Бой часов.
(Складывает стопкой газеты и закрывает тетрадь.) До Нового года два дня осталось. Если бы сегодня за ночь припорошило как следует, можно было бы сказать, что и землетрясений не будет, и дождей достаточно выпадет. Каждую ночь я слушаю, как борются между собой земля и атмосфера. Я чувствую их. Ближе к Новому году через планетные оси проходит особая вибрация, меняются в своей протяженности расстояния. Вполне понятно, что в такое время выпадание осадков приобретает особое значение. Нада, ты когда в последний раз видела свинец?
Н а д а. А что это?
О т е ц. Ох! Ну да ладно, объясню!
М и р а. Что ты вырезал из газеты?
О т е ц. Сахара оползает к югу. На прилежащей к Сахаре территории нет воды. Скот гибнет. Теперь очередь за людьми.
М и р а. Это известно!
О т е ц (удивительное спокойствие сменяется нервозностью, голос дрожит). Да ты представляешь себе, что это значит?!
М и р а. Представляю!
О т е ц (встает и неверными шагами направляется в глубь сцены, останавливается). Люди слишком мало думают. Читают гороскопы — и ничего в них не смыслят. Придают значение влиянию Солнца, Венеры, Марса и Меркурия и совершенно напрасно забывают об Уране и Юпитере. Это никуда не годится! (Уходит.)
Н а д а. Прекрасный человек, правда?
М и р а. Вот уж нет!
Н а д а. В таком случае почему вы…
М и р а. Почему мы с ним остались?.. Время наше прошло. И для Милана тоже, понимаешь?
Н а д а. Не понимаю.
М и р а. Да и не к чему тебе понимать! А этого ты раньше знала?
Н а д а. Кого?
М и р а. Ветрина.
Н а д а. Знала, но не очень. Когда бездельничаешь, легко сходишься с себе подобными.
М и р а. А почему ты ушла из дому?
Н а д а. Не знаю. Не могу объяснить. У нас была шестикомнатная квартира в новом доме. Мать в шестьдесят шестом уехала в Штутгарт.
М и р а. А кто твой отец?
Н а д а. Шофер. В прошлом году он купил пять соток земли, я видела участок, мы мимо проезжали.
М и р а. А потом тебя мужчины содержали?
Н а д а. Да, иногда, когда уж совсем на мели оказывалась. В прошлом году меня взяли в одну коммуну. Еще немного, и я бы привыкла.
М и р а. А что