— Разве ты сможешь питаться травой и черствым хлебом? Уж не говорю о том, что тут твоя семья, о которой ты должен заботиться.

— Я вовсе не хотел никакой семьи, разве моя вина в том, что так получилось?

— Хотел или не хотел, а так сложилось и ничего нельзя изменить, — развел руками Нежата. — Да я ведь еще не сейчас… я вообще не знаю, смогу ли вернуться. Просто надеюсь…

— Тебя так тяготит мое общество?

— Вовсе нет, Юньфэн-сюн! Ты мой лучший друг. У меня никогда не было такого близкого человека, как ты. Мои наставники… это совсем другое. Ты… — он помолчал немного. — Ты самый лучший. Но… — он опять запнулся. — Все так непросто!

Какое-то время они сидели молча, перебирая и перекладывая эту груду мелочей, потом Юньфэн проговорил:

— Выпьем чаю?

— М-м, — кивнул Нежата и присел у жаровни, разводя огонь.

Покинув Лоян, Юньфэн и Нежата отправились прямиком в Чанъань. Мэнгу, от передового отряда которых их спас злобный лесной дух и Тайфэн, отправивший духа в Юду, прошли севернее, обойдя Лоян, в сторону Сычуани. Думать об этом не хотелось. Страшно было представить, куда повернут войска мэнгу после, пойдут ли дальше на юг… Юньфэн беспокоился о матери, жене и дочке, оставшихся в Чанша.

Жители селений, лежащих в стороне от пути войск мэнгу, делали вид, что их не касается и не коснется чужая беда, будто ничего не происходит. Беженцев в Чанъани принимали так же неохотно, как и в Лояне.

— Велишь мне опять брать взятки, чтобы спасти хоть кого-то? — мрачно спросил Юньфэн, обнаружив утром в приемной подарки от самых предприимчивых чиновников и горожан.

— Можешь отсылать их обратно, приложив записку, чтобы отдали это беженцам? — пожал плечами Нежата. — Только как ты проверишь? И вообще… Но это твое дело. Я не могу тебе ничего приказывать, только поделиться своими соображениями.

— А если я выявлю какие-то серьезные нарушения? Преступления? Приму подарки, и должен буду все покрывать?

— Да, об этом я не думал. Понимаешь, у нас все проще…

— Ты вообще, кроме своего монастыря, ничего не видел, что с тебя взять? — махнул рукой Юньфэн. — Попробуем сначала разобраться, кого казнить, кого миловать, — он усмехнулся.

Присланные с утра подарки были отосланы дарителям, а Юньфэн отправился в управу, самоотверженно отдаваясь во власть местных чиновников. Нежата же, не желая сидеть целый день на постоялом дворе, пошел погулять к монастырю Дациэньсы, над которым возвышалась пагода Даяньта. Пагода была очень высокой и от постоялого двора была отлично видна, однако идти оказалось не так-то близко. Добравшись до монастыря, Нежата немного побродил по дорожкам, любуясь садом, и собирался уже возвращаться, как вдруг увидел березы. Он так давно не видел берез, что, можно сказать, забыл об этих деревьях. Белые стволы светились в зеленой тени и казались невероятно трогательными и родными… Нежата, улыбаясь, коснулся гладкой коры, теплой, как кожа. Ему вдруг расхотелось уходить, и он устроился так, чтобы хорошо видеть березки. У них в Мирожском монастыре тоже росли березы, и он с Незнанкой иногда сидел в их тени и следил за тем, как Незнанка процарапывает буквы на бересте. Солнце сквозило в листве, светлые и темные пятна плясали на белоснежной звоннице, едва касались колоколов и исчезали, Незнанка хмурился и выводил: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе…»

— Но в законе Господни воля его и в законе Его поучится день и нощь, — продолжил вслух Нежата.

— Ах, вот ты где, Чжайдао! — на дорожке появился Юньфэн, следом брел Саньюэ. — Ты почему исчез? Так напугал меня!

— Я сказал Саньюэ, что прогуляюсь к этой башне, — Нежата махнул рукой в сторону пагоды Даяньта.

— Тебя так долго не было, — с упреком отозвался Юньфэн. — Я уж думал, тебя опять кто-то похитил.

— Прости, — вздохнул Нежата. — Но можно и так сказать, — он улыбнулся. — Меня похитили воспоминания. Вот эти деревья… Как они называются?

— Это, кажется, хуаму. Чем они тебя так привлекли?

— У нас тоже такие растут, очень похожие. Листья немного другие.

— М-м, — протянул Юньфэн, рассматривая березу. Кажется, он не видел еще в природе этих деревьев. Разве что в саду тестя: он любит всякие диковинки.

— Ты знаешь, у нас пишут на коре хуаму.

— На коре? И книги тоже? — удивился Юньфэн.

— Нет, книги нет, только письма. И когда дети учатся писать, тоже пишут на бересте. Ее нужно снять, потом проварить… — Нежата задумался.

— Чем же на ней пишут? — спросил Юньфэн. Если для Чжайдао это было так важно, он готов был поддержать разговор.

— Процарапывают специальной заостренной палочкой.

— Понятно… — пробормотал Юньфэн, не зная, что сказать. Так они и стояли: Нежата — созерцая березы, Юньфэн — глядя на друга и не понимая, что делать с внезапно нахлынувшими на него воспоминаниями о родном доме, неизмеримо далеком сейчас. Постояв так немного, Юньфэн все же прервал затянувшееся молчание:

— Ты поднимался на Пагоду диких гусей?

— Нет.

— Поднимемся?

Они поднялись на Пагоду. Солнце садилось, и Нежата не мог отвести взгляд от пылающего на западе неба. Там, далеко-далеко за реками, за горами, за степями среди лесов лежала его страна, где в пропитанных ладаном храмах молились Святой Троице, на обедне вкушали Тело и Кровь Христовы, где в книгах заплетали ремни и ветви и писали друг другу письма на бересте…

— Чжай-эр! — позвал Юньфэн, касаясь рукава Нежаты. — Чжай-эр, ты в самом деле сейчас так далеко…

Нежата посмотрел на друга, сначала будто не видя, потом качнул головой, улыбнулся:

— Прости. Наверное, я немного скучаю… Лучше не думать об этом.

— Пойдем, погуляем по городу? Может, тут есть что-нибудь необычное? Какие-нибудь сладости, которые здесь готовят как-то по-особенному?

— Сладости — это хорошо, — согласился Нежата, и они двинулись к выходу.

Но, уходя, Нежата все же обернулся и посмотрел еще раз на светящиеся в сумерках белой корой стволы берез.

[1] Описание этого чудовища взято из книги Бань Кэ «Мифы Древнего Китая».

[2] 1 чжан — 3,33 м, 1 чи — 33,33