понимали, что выжившие находятся в отчаянном положении. Появление шведских самолетов увеличивало шансы скорее обнаружить палатки. Шведские и норвежские пилоты общались между собой тепло и непринужденно. Рисер-Ларсен отправлял шведам радиограммы с самыми последними сведениями и инструкциями, основанными на его уникальном опыте пилота-полярника.

На следующий день шхуна «Квест» отправилась в пролив Беверли, а вот относительно «Тани» у начальника шведской экспедиции были сомнения: хватит ли у нее прочности, чтобы выдержать непредсказуемые сжатия льда? В конце концов Торнберг приказал капитану оставаться в бухте Вирго вплоть до получения дальнейших распоряжений. Это решение стало причиной раскола между шведами на несколько враждующих группировок, однако общественности ничего об этом не сообщали вплоть до самого окончания экспедиции и возвращения морских офицеров в Швецию.

«Квест» пробивала себе путь к мысу Нордкап сквозь паковые льды. Там две шведские «Ганзы» были спущены на воду и приступили к осмотру тех восточных областей, которые еще не были обследованы норвежскими самолетами.

В годы, предшествовавшие описываемым событиям, корабли доставляли в Ню-Олесунн ящики с самыми разными летательными аппаратами. Их вытаскивали на лед, открывали, свинчивали детали — и на свет появлялись самолетики и самолеты всевозможных размеров и конфигураций. Воздушные лодки вроде «Дорнье Валь» N24 и N25, привезенные в 1925 году, большие самолеты вроде двух «Фоккеров» F.VII Ричарда Бэрда, привезенные в 1926 году, маломощные самолеты вроде «Ганз», бороздивших небо на северо-востоке Шпицбергена. Гидропланы на лыжах и на поплавках, бипланы и монопланы. Самолеты с фюзеляжем из дерева, брезента и дюраля. Но этот чудовищный ревущий самолет, севший на воду Конгс-фьорда с невероятным фонтаном брызг, был первым, кто преодолел все расстояние от Северной Норвегии до Шпицбергена по воздуху.

18 июня в девятом часу вечера над деревянными домиками Ню-Олесунна пронеслась «Савойя Маркетти S.55», заставив трепетать занавески на окнах. Народ высыпал на пристань — поглазеть. Покачиваясь на поднятых им самим волнах, по фьорду плыл самолет. Фонарь со щелчком откидывается. Снизу появляется шеф-пилот Умберто Маддалена. После восьмичасового перелета ни он, ни второй пилот не выказывали ни малейших признаков усталости. Глаза горели, как угли. Набежавшим зевакам он сказал всего одно слово — Carburante[50]. Меньше чем через 12 часов гидроплан снова поднялся в воздух, взяв курс на север, — искать палатку Нобиле.

Не Маддалену, а Руала Амундсена с таким нетерпением ждали шахтеры Кингсбея. Это «Латам» должен был сверкающей птицей пронестись над городом. А вместо него прилетела и снова улетела «Савойя Маркетти S.55». На лице капитана Романьи Манойи, на лицах всего экипажа «Читта ди Милано» и всех жителей итальянского лагеря, на лице брата генерала, Амедео Нобиле, было написано одно и то же. Их так и распирало от гордости. Итальянское инженерное искусство, итальянскую приспособленность к полярным условиям, возможно, даже итальянскую авиацию здесь недооценивали. Теперь норвежцы сами все увидят. Умберто Маддалена уже прибыл в Ню-Олесунн, а где же их Амундсен?

На следующий день, 19 июня, после обеда еще одна огромная тень с шумом пронеслась над Ню-Олесунном. На этот раз раздавалось не рычание итальянского льва, а рёв шведского медведя. Это заходил на посадку трехмоторный «Юнкерс Уппланд G24» с шеф-пилотом Виктором Нильссоном. Его экипаж состоял из четырех человек. Фонарь над кокпитом состоял из двух створок, нижней и верхней. Створки распахнулись, как пасть, и из них спокойно поднялся Нильссон. Увидел, что на воде покачивается самолет итальянцев. Значит, «Уппланд» не первый. Ну и пусть. Задание прежде всего. Шведская экспедиция прибыла сюда не для того, чтобы ставить рекорды, а для того, чтобы спасти соотечественника — Финна Мальмгрена. Виктор Нильссон еще немного постоял у входа в кабину, осматривая Конгс-фьорд: «А где же Руал Амундсен? Ведь „Латам“ вылетел из Тромсё еще вчера» {86}.

И раз уж на то пошло: где финский самолет «Турку»? На этот вопрос Виктор Нильссон мог ответить. Начальник экспедиции Олави Сарко, пилот Гуннар Лир и механик Уно Бахман проявили разумную осторожность. После нескольких неудачных попыток взлететь из пролива Тромсёсуннет они пришли к выводу, что лететь прямиком в Кингсбей на перегруженном одномоторном «Юнкерсе» слишком рискованно. Они нашли место на грузовом судне. Так что финский самолет вместе с экипажем находился на борту парохода «Марита», идущего на Шпицберген. «Марита» уже миновала остров Медвежий и к вечеру должна была прибыть в Адвент-фьорд.

Итальянский пилот Маддалена снова поднялся в воздух около 8 утра 19 июня. Спустя несколько часов он вернулся обратно в Кингсбей, осуществив свой первый разведывательный полет на север. Установить местоположение палаточного лагеря ему не удалось. Естественно, никаких следов группы Мальмгрена пилот также не обнаружил.

Норвежские пилоты слышали и видели, как «Савойя» пролетела на восток. Сами они как раз возвращались из очередной неудачной разведки. У «Ганз» не было радиоаппаратуры, поэтому летчикам пришлось набраться терпения: только на борту «Хобби» они смогли узнать, что Маддалена тоже не нашел палатки Нобиле. Экипаж итальянского самолета теперь лично убедился в том, о чем многократно предупреждал их в радиограммах Рисер-Ларсен: с самолета шансы заметить людей на льду практически равны нулю.

18 июня группа Нобиле отправила на «Читта ди Милано» срочное сообщение, которое следовало передать Рисер-Ларсену. Со льда слышали и видели обе норвежские «Ганзы», они были в паре километров к югу от лагеря и снова развернулись, так и не заметив палатки. Положение выживших становилось отчаянным. Последние дни дул штормовой ветер. Льдина дрожала и тряслась, налетала на соседние льдины, а накануне и вовсе раскололась надвое. Они едва успели перетащить вещи на больший обломок, поближе к медвежьему скелету, и тем самым спасти большую часть снаряжения. Если помощь в ближайшее время не подоспеет, они все утонут.

Нобиле надиктовывал Бьяджи длинные радиограммы, которые радист передавал на «Читта ди Милано», подробно перечислял места, подходящие для посадки летающих лодок, и места, подходящие для небольших самолетов на лыжах. Однако люди на льдине и люди в радиорубке «Читта ди Милано» как будто существовали в разных мирах. Многочисленные и подробные послания Нобиле раздражали капитана Романью: с его точки зрения, это были пустяки, докука со стороны человека, который понятия не имеет обо всем происходящем. В ответ Нобиле получал короткие отписки или вовсе не получал ответа. В конце концов капитан велел радистам на «Читта ди Милано» принимать сообщения раз в день, в 8.55 утра.

Нобиле это указание проигнорировал: вероятно, все в палатке были так взвинчены, что он просто обязан был как-то ускорить спасение. Радиограмма, отправленная 19 июня, содержит выражения, которые едва ли могли смягчить капитана:

«Чтобы добиться успеха, Вы должны