мучается от того, что он человек. Эта мука превращается в непреходящую радость единственно тогда, когда человек уверует в сладчайшего Господа Иисуса, который услаждает вечной сладостью горькие тайны мира и открывает их волшебные глубины. А дотоле печальные исполины мысли сходят с ума от разветвленных ощущений и деннонощных созерцаний бесчисленных бездн…

Достоевский как пророк и апостол православного реализма

Я знаю Достоевского как пророка, как апостола, как мученика, как поэта, как философа. Поражает многогранность его гения. Будучи всечеловечески широк и глубок, он принадлежит всем, но и все принадлежат ему. Он настолько человек, настолько всечеловек, что всем родной: родной сербам, родной болгарам, родной грекам, родной немцам, родной всем людям на всех континентах. В нем присутствует каждый из нас, каждый может найти себя в нем. Своим всечеловеческим сочувствием и любовью он всем свой.

Мы, люди, живем в мире двуединой реальности: физической и духовной. Что представляет собой эта физическая реальность? – Материю. А что такое материя? Сегодня есть физики, которые утверждают, что материя, на самом деле, не существует; существуют только нематериальные праэлектороны и фотоны. А духовная реальность, что это такое? – Душа. А что такое душа? Нечто непосредственно данное нашему существу, нечто, сущности и формы чего мы не знаем.

Считая материю и душу реальностью, не провозглашаем ли мы в качестве реальности привидения?

Как бы мы ни хотели удостовериться в реальности материи и духа, наша человеческая мысль и наше человеческое чувство свидетельствуют одно, только одно: и материя, и дух сотканы из чего-то, что похоже на тень и сон: «соние есмы непостоянное»[124]. А все то, что мы называем вещами и существами, состоит из той же материи, что и сон: «вся сень, вся сон»[125]. И этот наш земной мир реальностью своей похож на сон, который снится кому-то. И мы, люди, часть этого космического сна, движемся в этом мире как тени между тенями, как привидения между привидениями, как призраки между призраками.

Но мысль человеческая, чья природа фантастичнее самой природы сна, неутомимо вопрошает: что есть то, что делает материю реальностью, а что то, что делает реальностью душу? И материю и душу делает реальностью только всесильный Творец всех реальностей – Бог Слово. Это – евангельский ответ человеческой мысли, единственный ответ, который означает для нее истинное благовестие. Все существующее реально постольку, поскольку имеет в себе Словесную (Логосную) силу. Реальность в действительности есть не что иное, как логосность. То, что делает природу природой, и человека человеком, и душу душой, и материю материей, и небо небом, и землю землей, и жизнь жизнью, и бытие бытием – это логосность.

Слово стало плотию (Ин. 1:14). Эти три слова содержат целокупное евангелие божественного и человеческого реализма. Только воплощением Бога Слова люди осознали настоящую, непреходящую, вечную реальность. До воплощения люди воистину были привидениями. С момента воплощения через все человеческое начала струиться божественная реальность. И каждый человек настолько истинно реален, насколько соединил себя с воплощенным Богом Словом. А это означает: насколько вошел в тело Богочеловека Христа, которое есть Церковь. Как тело Бога Слова, Церковь в действительности – единственная непреходящая реальность в этом преходящем мире.

Пророчески вдохновенно и апостольски восхищенно Достоевский почувствовал всю бесконечную важность воплощенного Бога Слова для нашего земного мира. Это первая и самая главная реальность и основа всякой прочной реальности. Достоевский заявляет: «Источник жизни… спокойствие для человека источник жизни, и спасение от отчаяния всех людей, и условие sine qua non[126], и залог всего мира, и заключается в трех словах: Слово плоть бысть, и вера в эти слова…»[127]. – В воплощенном Слове Достоевский находит все ценности неба и земли, потому и говорит, что «Все дело в том, что Слово в самом деле плоть бысть.

В этом вся вера и все утешенье человечества, утешенье, от которого оно никогда не откажется»[128].

Став человеком, Бог Слово сделал для людей осуществимыми божественные ценности, божественные идеалы. Он показал, что люди могут жить Богом и осуществлять в этом мире Божии мысли и желания. Невозможно, заявляет Достоевский, верить, что «Слово плоть бысть, т. е. что идеал был во плоти», и не веровать, что он «не невозможен и достижим всему человечеству. Да разве человечество может обойтись без этой утешительной мысли? Да Христос и приходил затем, чтоб человечество узнало, что знания, природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале, что это и естественно, и возможно. <…> Последователи Христа, обоготворившие эту просиявшую плоть, засвидетельствовали в жесточайших муках, какое счастье носить в себе эту плоть, подражать совершенству этого образа и веровать в Него во плоти. Другие, видя, какое счастье дает эта плоть, чуть только человек начнет приобщаться ей и уподобляться на самом деле ее красоте, дивились, поражались, и кончалось тем, что сами желали вкусить это счастье и становились христианами и уж радовались мукам. Тут именно все дело, что Слово в самом деле плоть бысть. В этом вся вера и все утешенте человечества, от которого оно никогда не откажется»[129].

Для Достоевского Богочеловек Христос есть нечто большее и высшее и Истины, и Правды, и Любви, и всего самого возвышенного, что могут придумать люди. И если бы встала дилемма: Христос или Истина, – Достоевский избрал бы Христа и отверг Истину. Такова его вера, вера, с которой может соперничать вера одного только апостола Павла. Такая вера составляет его «Верую». Вот его слова об этом: «Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно [курсив Достоевского] было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»[130].

Христос есть Логос и Логика всего существующего: Он дает смысл и жизни, и миру, и человеку, и всему творению в целом. Отвергая его, мы отвергаем то, на чем и ради чего стоит мир. Всем, кто