понимаю, почему она возненавидела меня еще до рождения. Я понимаю, какую злобу она ощутила, когда узнала, кто был ее настоящий враг. Марина, я не должна осуждать свою маму, но все, что я говорила тебе раньше, когда подозревала мать Игоря, осталось в силе. Мне очень тяжело от этого. Как мама сможет жить с таким грузом на совести? Как я смогу не думать об этом?

– Ульяна, а когда ты догадалась?

– Вечером, когда приехала домой, села и стала думать. Павел Викторович относился ко мне очень хорошо, по-доброму. Представляешь, он синюю чашку, мой подарок новогодний, с работы на работу таскал. Но он ни разу ни словом, ни полусловом не намекнул мне об этом. Я и не догадывалась. Просто, кроме Игоря, только я с семьдесят пятого года.

– Кстати, об Игоре. Он мне названивает постоянно. И Андрея просил вас помирить. Говорит, что он еще после Нового года решил на тебе жениться, а его Шведов подбил устроить напоследок мальчишник. С той вечеринки одна девица Игорем заинтересовалась, узнала телефон, стала звонить. Он уже не знал, как от нее отделаться. А ты опять ушла. И это «дефиле» с Анфисой он придумал, чтобы в тебе ревность разжечь.

– Нет, Марина, спасибо, но я не выйду замуж. Ни-ког-да! Я уже поняла, что лечиться мне бесполезно. Я никогда не смогу родить, остается жить одной. Марина, как же я устала лечиться и ждать! Мне не помогло это лечение, только хуже стало!

– Не плачь, Уля, не помог этот метод, найдем еще. Иглоукалывание или гомеопатию или… не знаю, что. Не плачь! У тебя обязательно будут дети!

Ульяна притихла под рукой Марины.

– Уля, а почему ты сказала, что стало хуже? В чем это выражается?

– Мне плохо, аппетита нет, месячные ненормальные. Господи, вместо лечения – вред здоровью!

– Погоди, не спеши обвинять профессора. Что по твоему значит «ненормальные»?

– Ну, у меня раньше они то через месяц, то через три приходили. А последнее время стали идти каждый месяц, но какие-то куцые: три дня – и все.

– Ульяна, повтори, что ты сказала: тебя тошнит, и месячные были слишком короткие? Это у тебя после Нового года началось?

– Да. Господи!.. Марина!.. Неужели ты думаешь, что я?..

– Что тут думать! Беги к своему профессору или в любую женскую консультацию.

Ульяна порывисто кинулась обнимать и целовать Марину.

– Спасибо тебе! Какая же я тундра дремучая!

– Ну, теперь ты скажешь Игорю, что готова выйти замуж?

– Смотря по тому, что скажет профессор. Но мне сейчас важнее с мамой поговорить, она вечером приезжает из Питера.

– Ты ей все-все скажешь?

– Не знаю, но хотелось бы – все.

Я была безжалостной к себе и другим, упорной и честолюбивой. Мне хотелось доказать всему миру: «Да, меня однажды втоптали в грязь, но я выберусь наверх, чего бы мне это ни стоило». Я карабкалась вверх, падала, много раз начинала все с нуля. Я стала богатой и известной. Меня боялись и уважали в наших кругах. Кроме Ульяны, я родила себе сына, вокруг меня вертелись красивые мужики. Замуж я не собиралась, зачем? У меня и так все было, полной чашей.

Был обычный, ничем не примечательный день. Секретарь доложила, что меня хочет видеть Штейгер Павел Викторович. Она извинялась, что потревожила мою персону, но посетитель говорил, что у него важное дело. Почему я согласилась его принять? Что-то дрогнуло внутри, где у меня давно не было души.

Он сильно постарел за двадцать с лишним лет. На нем был старенький потертый пиджак, заношенная рубашка. Но все вещи были аккуратно выглаженные, чистые. Даже старенький галстук гармонировал с пиджаком и рубашкой. Он был чисто выбрит и благоухал одеколоном. Неужели до сих пор где-то существует «Шипр»? Этот запах напомнил мне об отце. Он после бритья использовал одеколон: по будням – дешевый «Тройной», по праздникам – дорогой «Шипр». Нынешние щеголеватые «мужчинки» моему папе и в подметки не годятся! Аромат праздииков моего детства настроил меня терпеливо выслушать нежданного посетителя.

Павел Викторович хотел узнать, как он коряво выразился, «о судьбе ребенка своего сына».

– Зачем? – спросила его я. Двадцать лет прошло, ребенок Вам чужой.

– А, так Вы его не бросили! Я так и думал, я надеялся. Я много лет безуспешно искал Вас. Совершенно случайно я увидел Вас в передаче «Женщина года» по телевизору, но там упомянули только Вашего младшего сына. Расскажите мне, где сейчас ребенок Сережи!

– Это ни к чему. Моя дочь не знает, кто ее отец.

– Значит, родилась девочка! Как хорошо! Сережа всегда хотел, чтобы у него была девочка!

– Так я продолжаю. Я не хочу, чтобы моя дочь что-то узнала о той истории, встречалась с отцом и его родственниками.

– Сережа умер.

– Умер?

– Да, он года не прожил после суда. А через два месяца умерла моя жена. У меня никого не осталось. Я цеплялся за жизнь только для того, чтобы увидеть ребенка Сергея. Я Вас умоляю, не лишайте меня последней радости в жизни!

– А Вы не думаете, каким ударом для этого ребенка может стать Ваше знакомство? Вы согласитесь со мной, что лучше ей жить без отца и деда, чем знать, что ее отец – убийца.

– Хорошо, я не скажу ей про Сережу. Но он не убивал! У меня есть последнее письмо Сергея, он написал его за несколько дней до смерти. Вот, посмотрите, я принес это письмо. Он пишет правду. Человек перед смертью не может лгать. Сережу избивали в тюрьме и собирались убить. Он тайком переправил мне это письмо на волю.

Павел Викторович достал откуда-то из внутреннего кармана пожелтевший, истрепанный листок бумаги.

– Я не буду читать его письмо. У меня есть свое мнение, и я не собираюсь его менять.

– Воля Ваша. Но позвольте, хотя бы издали посмотреть на внучку. Я Вам даю слово, я не скажу, что я – ее дед. Я только посмотрю на нее. Я уже старик, может, мне немного осталось…

– Хорошо, я дам ее координаты. Но если информация каким-то образом просочится, то я Вас в порошок сотру.

– Нет, нет! Что Вы! Зачем я буду нарушать свое слово? Я столько времени искал ее. Девочка ничего не узнает.

Я дала ему координаты Ульяны. Она в то время заканчивала учебу в институте и уже работала в какой-то мелкой фирме. Это потом она взялась за ум и пристроилась в хороший банк. Когда он уходил, сгорбившийся, жалкий, я почему-то протянула ему свою визитку. Но Павел Викторович не звонил и больше