– Я вижу, – сказал Денис.

– Мстить я не стал. Все слишком перепуталось. Высокопоставленный чин оказался хорошим другом матери, а вмешиваться в ее жизнь, делать несчастной… Я просто не увидел в том смысла. Никогда не ставил себя на место Гамлета и не собирался. Глупец он… этот Гамлет.

Более того, именно этот чин в результате сильно помог мне заново устроиться в жизни. Кроме легального бизнеса, он приторговывал артефактами и оружием. Первые свои «находки» я сбывал через него. Постепенно вышел на несколько в тот момент зарождавшихся кланов, затем сам решил посетить Зону.

В Чернобыле мне неожиданно понравилось. В отличие от обычных людей я мог ходить по нему в одиночку, так было проще и комфортнее, чем в компании. К тому же у меня проявилась повышенная сопротивляемость к паническим атакам и любой экстрасенсорике. Чувствовать аномалии при этом я лучше не стал, остаться жить в Зоне вместе с «темными сталкерами» не пожелал, хотя те и звали, и настаивали, и даже пробовали затащить к себе силой.

Я неплохо поднялся на продаже артефактов, завел свои связи, несколько лет целенаправленно изучал чернобыльскую Зону, затем самостоятельно вышел на Шувалова и предложил свои услуги ИИЗ. После возникновения московской Зоны предпочел перебраться в нее. – Ворон откинулся на спинку кресла и закинул ногу на подлокотник. – Ну? Разочаровал я тебя или нет? – спросил он так, словно ответ нисколько не интересовал его. Вот только Денис прекрасно знал, что все действительно важные для него вещи напарник спрашивает именно с этим видом и равнодушным тоном.

– Нет, не разочаровал, – ответил Денис. – Пожалуй, даже обрадовал и убедил.

– В том, что не такой уж ты и странный? – усмехнулся Ворон.

– Не только. Пожалуй, не стану больше расстраиваться по поводу отсутствия воспоминаний.

– Наконец-то, – хмыкнул Ворон. – Давно пора. Потому что в лучшем случае твои потерянные и позабытые близкие окажутся самыми обычными людьми, а вот в худшем… о… Я экспромтом могу назвать тебе с полсотни вариантов.

– Не надо, – попросил Денис, – я и сам горазд фантазировать.

– И если для того, чтобы ты осознал ненужность и беспочвенность своих страданий, мне потребовалось обнажить душу… это даже не цена, так, фигня какая-то, – сказал Ворон и рассмеялся. – Прошлое, если подумать без патетики, не столь и важно на самом-то деле. Есть оно или нет, ты все равно остаешься тем, кем желаешь быть сейчас. В себя надо верить, в себя, а не в прошлое, будущее, кого-то или что-то. В гробу я видал все катарсисы, с которыми носится каждый второй, если не первый. Надо в себя верить и, по возможности, любить. И ныть поменьше – тоже надо.

– Ты это сейчас мне или себе посоветовал?

– Обоим, – сказал Ворон и поднялся с кресла. – И давай наконец расходиться по койкам. Я падаю, начиная с трех часов дня, и все никак не упаду, хотя уже никаких сил не осталось, настолько хочу спать.

– Конечно! – поддержал его Денис.

В дверях Ворон облокотился на косяк и обернулся.

– Будем жить, Дэн, – сказал он.

– Непременно.

– И что такого в этом комбинезоне? – Никита рассматривал себя, словно заправская модница, только зеркала в полный рост не хватало. – Чем он отличается от того, что выдали бы в ИИЗ, ума не приложу.

– А ты Толкина читал? – спросил Денис.

– Да, но я не любитель подобного рода литературы. Не понимаю, чего хорошего в чтиве не про реальную жизнь. – Он не хотел задеть «мальчишку Ворона», но словесные шпильки получались как-то сами собой. Никита обычно соблюдал субординацию и понимал, что Дэн опытнее него в обращении с оружием и на хорошем счету в институте, но для него, как и для многих молодых людей, возраст имел первостепенное значение.

Никита с легкостью признавал старшинство Дима и соглашался быть младшим (да он и являлся таковым), их связка казалась идеальной: мудрый учитель и ученик. Никита мог бы вытерпеть и Ворона, если бы тот вел себя иначе, но вот признавать командиром Дэна отказывался наотрез. Он чувствовал себя так, как если бы его заставили подчиняться ученику последнего класса средней школы, – унизительно.

– О вкусах не спорят, – ответил Дэн, совершенно не уязвленный тем, что его предпочтения подвергли критике. – Однако я не о том. Если помнишь, эльфы подарили Фродо плащи, надев которые удавалось стать незаметными. На нас сейчас – нечто очень похожее.

Никита фыркнул:

– Врешь, я ведь тебя вижу.

– Это потому, что я двигаюсь, – пояснил Дэн и, отступив на несколько шагов, сел на корточки и застыл.

Никита вынужден был признал, что, если бы не держал его взглядом, мог и не заметить, однако чувство противоречия взяло свое, и он заявил:

– Вижу все равно.

– Ник, обернитесь ко мне! – послышался сбоку голос Ворона.

Никита посмотрел в ту сторону, откуда слышался голос сталкера, и не увидел его. Темно-серый асфальт, местами потрескавшийся; отбойник, разделявший потоки автомобилей; бетонные перекрытия моста, ведущего через стену в когда-то благополучный спальный район Ясенево, Нечаев, стоящий рядом с машиной и чему-то улыбающийся, – и никакого Ворона!

– Ну как? Видно? – рассмеялся тот. – Или все же нет?

– Тьфу… чертовщина, – выругался присутствующий здесь же следователь Щищкиц и прикрикнул: – Хватит ваших демонстраций, Ворон! Устроили балаган!

– Хватит – значит хватит, – произнесла пустота голосом сталкера и сбросила капюшон. Возникла черная шевелюра, лицо с неизменной усмешкой и руки, а вот нижняя половина тела, оставшаяся неподвижной, полностью мимикрировала под окружающий ландшафт.

– Да твою ж мать! – вырвалось у Щищкица. – Ёшкин кот!

– Еще скажите: Чеширский, – фыркнул Ворон и поднялся с колен. Комбинезон при движении стал видимым и снова ничем не отличимым от обычного серого – городского типа, которые использовали, например, полицейские силовики.

– К чертовщине это не имеет никакого отношения, Щищкиц, – холодно бросил Нечаев. – Не путайте соленое с кислым.

– Это как сказать… – заметил следователь. – Вот отец Онофрий совсем иного мнения.

– Это который некогда свой клан держал? Ну-ну, – фыркнул Ворон. – Знаете, на чем он поднялся? Неоперившихся птенцов бросал в самое пекло, а потом кто-нибудь из стариков забирал то, что молодежь из этого пекла принесет, если не окочурится. Гробился в клане каждый третий. Вашего Онофрия засудить бы, да только, когда соответствующий закон вышел, он очень быстро прикрыл бизнес.

– Не знаю, – сказал Щищкиц. – Это ничего не доказывает. Никогда не поздно покаяться в грехах.

– Роскошно! – рассмеялся Ворон. – И это говорит представитель власти! Что ж, это придает фразе особенный шик.

Щищкиц скрипнул зубами.

– Я просто верующий человек, Ворон, и уверен в искреннем раскаянии людей, примкнувших к церкви.