Ева зарылась лицом в подушку. Тело сотрясал беззвучный смех.

— Нет. Я прочитаю. Не хочу оставаться с этим знанием в одиночестве! — Черт ненадолго замолчал, выбирая самый интересный момент, а потом с чувством процитировал: — «Он излился в нее кипучей пенной волной. Словно электрический разряд прошел по ее телу, отзываясь бурной дрожью».

Ева схватила подушку и напала без объявления войны. Краешек зацепился за острый чертов рог. Полетели перья и пух.

— Защищайся! — сказала она и схватила другую подушку.

Григорий вспрыгнул на кровать и приготовился принять деятельное участие во всеобщем веселье. Варфоломей тоже вооружился. Силы были не равны, поэтому Ева побеждала, умело пользуясь своей слабостью. Она издала победный клич, и вдруг все замерло. Перья зависли в воздухе. Григорий тоже замер в прыжке, только кончик хвоста покачивался из стороны в сторону.

Ева выронила подушку.

— Что это?

— Это ты, — сообщил Варфоломей и щелкнул одно перышко, которое качалось прямо перед его носом.

В этот момент Григорий дернулся и спрыгнул на пол. С укором посмотрев на Еву и черта, кот покинул комнату с видом оскорбленной невинности.

— И как быть с этими перьями? Вар-фо-ло-ме-е-ей, — протянула Ева.

Она подула на пушинку, и та начала плавно опускаться.

— Тебе надо себя контролировать, — сообщил черт.

— Отличное замечание! Как? Нужно выбрать время и начать учиться колдовать, а то это безобразие.

В этот самый момент раздался звонок домофона. Он прозвучал так резко, что Ева всплеснула руками и дернулась. Пух и перья поднялись вихрем и прилипли к потолку.

— Кто это может быть?

Ева стремительно прошла в коридор и сняла трубку, но не успела ничего сказать, как оттуда донесся пронзительно-знакомый голос:

— Евочка, это мама, я тут в Москве, решила заскочить. Как хорошо, что ты дома!

— Открываю, — тихо сказала Ева и заметалась, как курица с отрубленной головой. — Варфоломей, молю, надень штаны!

Ева схватила веник, залезла на кровать и попыталась подмести потолок, но перья и пух были как приклеенные.

— Так, что мы скажем маме про тебя?

— Я в принципе могу уйти, — предложил черт.

— Да. То есть нет. Эти перья… Варфоломейчик, футболку тоже, пожалуйста. И ты можешь сделать так, чтобы эти перья наконец отстали от потолка?!

Мужчинам лучше давать четкие инструкции и быть аккуратной в своих желаниях. Варфоломей поспешил выполнить просьбу, и перья и пух полетели вниз, прямо на Еву.

— Мои волосы!

Ева трясла головой, при этом пытаясь застелить постель, натянуть джинсы и застегнуть бюстгальтер.

Когда раздался звонок в дверь, все выглядело вполне прилично: кровать почти застелена, перья почти заметены под кровать, Варфоломей и Ева одеты и даже не сильно всклокочены.

— Евочка, — от материнского взора не скроется ни одна деталь, особенно высокий блондин в футболке швами наружу, — ты не одна?

— Мама, ты не позвонила. Мы тебя не ждали… сегодня.

— Ой, я наудачу. Думаю, дай зайду, вдруг ты дома? — При этом она с интересом изучала черта. — Здравствуйте, я Татьяна Никитична, мама Евы. А вы?..

Варфоломей открыл рот, чтобы представиться.

— Мама, это Варфоломей, мой друг.

«Друг»… Более дурацкое определение сложно и придумать. Черт — друг человека. Ева сама скривилась от сказанного. Она не особенно верила в дружбу между мужчиной и женщиной. А ее мама не верила совершенно.

— Ева, я буквально на секундочку. Только чаю выпью и побегу.

Мама прошла в ванную. Ева поставила чайник, а потом они с Варфоломеем уселись за стол. Ева попыталась избавиться от ощущения неловкости.

— Я привезла варенье! — крикнула мама.

Пришлось вставать и идти разбирать сумку.

— Варфоломей, какое интересное имя. Вы тоже художник?

— Нет, — ответил черт.

— Как хорошо. Знаете, очень ненадежная профессия. В наше-то время. А чем вы занимаетесь?

— Мама!

— Что, Ева? Я просто разговариваю с твоим другом, — голос Татьяны Никитичны звучал ну совершенно невинно.

— Я…

Ева снова не дала Варфоломею ответить.

— Он переводчик, — быстро сказала она. — Знает огромное количество языков.

— Не писатель? — деловито поинтересовалась Татьяна Никитична.

— Нет.

— Это очень хорошо, даже замечательно. Знаете, писатель — еще более неудачная профессия, чем художник, — кокетливо улыбнулась Татьяна Никитична. — Очень непрочная. И зависимость от настроения и музы… Это же безобразие! Я считаю, ненужная и непозволительная роскошь. Вот переводчик — совсем другое дело.

Ева покраснела.

— Мама!

— Что? Я тут недавно ремонтировала машину. Ну представьте себе, если бы механик сказал, что его муза сегодня улетела и он не сможет копаться в двигателе и во всех этих ужасных деталях? И давно вы двое живете вместе? — без перехода спросила мама.

В ее голосе появились интонации профессионального инквизитора, съевшего на допросах пуд соли и собаку заодно. Очень опытного инквизитора, который вытянет ответы на интересующие его вопросы при любом раскладе. И даже при сильном сопротивлении.

Пока Ева думала, что отпираться бессмысленно и сбить со следа маму не удастся, тем более что, побывав в ванной, та наверняка заметила щетки, пару полотенец и другие признаки совместного быта; пока она соображала, как лучше и дипломатичнее преподнести информацию, учитывая, что дальше обязательно последует вопрос: «А почему же ты нам ничего не сказала?», Варфоломей взял инициативу на себя.

— Да мы вообще только что познакомились, — сказал черт, для которого временные рамки носили совершенно другой характер.

Возникла неловкая пауза.

— Не только что, — сказала Ева, злясь, что краснеет под насмешливо-удивленным взглядом мамы, брошенным поверх чашки. — Мы познакомились в Венеции.

— Как романтично. Евочка, у тебя перья в волосах. Слева.

Пришел кот. Ему понадобилось срочно поиграть с хвостом Варфоломея. Он принялся бацать лапой, а черт с совершенно серьезным лицом дергал хвостом, дразня Григория.

— Котик как-то странно себя ведет, — не преминула заметить Татьяна Никитична.

Ева же отчетливо видела это безобразие и слегка толкнула Варфоломея ногой. В ответ он только улыбнулся и поднял хвост повыше: теперь коту пришлось за ним тянуться.

— Это у него бывает, — сказал черт, покачивая кисточкой.

— Нет, серьезно, странно, — Татьяна Никитична настаивала на своем. — Чертей, что ли, гоняет? — глубокомысленно заметила она.