над асфальтом за дверью лавки поднималось и проникало внутрь через открытую дверь пахнущее смолой марево. Издалека, из-за города, со склонов гор доносилось пение миллионов сверчков.

Торговец принес стремянку, торжественно взобрался на нее и снял с полки красивые темно-красные тома. Он выставил их один за другим на прилавок перед бабушкой и отцом, а потом завернул их в шелковую бумагу. Все это он проделывал медленно и с большим почтением. Папа стоял рядом с бабушкой и смотрел на ее руку, сжимающую потертый кошелек.

– Мама, ты правда купишь эти книги? – недовольным тоном спросил он.

– Пора уже прекратить читать только комиксы и спортивные листки в нашем доме.

– Но я не буду их читать, – сказал папа. – И я думаю, папа тоже не будет.

– Когда вы увидите, как я расцвету, вы поймете, – ответила бабушка. – Надо же с чего-то начинать меняться. Сначала должны укрепиться корни, а уж потом рост может пойти во все стороны одновременно.

Владелец магазина смотрел на нее с неестественно-широкой улыбкой.

– Сколько, вы сказали, это стоит? – снова спросила бабушка, когда все книги были завернуты и легли на прилавок перед ней.

Торговец назвал цену. Папа не представлял себе, сколько это денег, но увидел, как побледнела бабушка и как ее рука с потрепанным кошельком опустилась на прилавок.

– Это очень красивое издание, вышедшее ограниченным тиражом, – пояснил хозяин магазина. – Это такие книги, цена на которые совершенно не имеет значения.

В тишине, повисшей в магазинчике, папа слышал только бабушкино дыхание. Когда она вдыхала, из ее груди доносилось легкое посвистывание, а потом выдыхаемый воздух слегка шевелил волосы у него на голове.

– Извините, – сказала бабушка, – мне надо ненадолго отлучиться в банк. Я скоро вернусь.

В тот вечер в доме моего папы разразился самый страшный скандал. Книги были развернуты и рядком лежали во всей своей красе на кухонном столе. Рядом стоял дедушка, и лицо его было почти таким же красным, как обложки книг.

– Ты с ума сошла, женщина? – кричал он. – Вконец разум потеряла?

– Ты хочешь, чтобы твой сын вырос таким же неудачником, как ты сам? – парировала бабушка.

– Ты вроде никогда не жаловалась, что тебе чего-то не хватает, с тех пор как вышла за меня.

– Только благодаря моему умению считать каждый грош, – со злостью ответила бабушка.

– На пощечину нарываешься! – замахнулся дедушка на бабушку.

– Только попробуй меня ударить, – холодно сказала бабушка с поднятым указательным пальцем, – и ты больше никогда не сможешь спокойно спать в этом доме.

Дедушка опустил руку. Потом и сам он опустился на стул и остался сидеть, потирая лоб рукой.

– Нам столько всего нужно, – пробормотал он. – Нам столько всего нужно, Камилла, а ты покупаешь книги. Мы могли бы купить что-то, что принесло бы нам радость.

– Может быть, именно это я и сделала.

– Жизнь повсюду одинакова, неужели ты не понимаешь? В Риме, в Кассино, в Милане – везде одно и то же дерьмо. И везде есть притеснители и те, кто хочет получить все лучшее. И с чего ты взяла, что с помощью нескольких книг твой сын не столкнется с ними? Ведь нам самим это так и не удалось.

Несколько дней спустя папа пришел из школы и застал бабушку сидящей на кухне с первым томом, лежащим раскрытым перед ней. В доме пахло чистотой, и на столе в вазе стоял желтый цветок, видимо, купленный в тот же день бабушкой. Сама она зачесала волосы назад и завязала узлом на затылке.

– Хорошая книга? – поинтересовался папа, ставя на пол школьный портфель.

Он на всю жизнь запомнил выражение ужаса на бабушкином лице, когда она оторвала взгляд от книги.

– Думаю, мне уже поздно пытаться стать культурной, – сказала она, кашлянув. – Я никогда не училась книжному языку, и теперь все просто смешивается в голове. Твой отец прав. Нельзя научить старую корову танцевать в балете.

Все папино детство книги простояли в книжном шкафу в квартирке в Кассино. Годами они стояли там в полном одиночестве, и пыль тщательно стиралась с их нетронутых корешков и непрочитанных страниц. Они как будто наблюдали за маленькой семьей. Поглядывали сверху на них, когда те ели, когда смотрели телевизор, когда ругались, дремали и старели.

– Когда я умру, ты унаследуешь Пруста, – сказала бабушка папе, постарев. – Ты должен прочитать все семь томов и разглядеть в них ту красоту, о которой говорил книготорговец. Я хочу, чтобы ты увидел ее за меня и твоего отца. И не вздумай сдаться, пока не увидишь ее.

Поняв, что не осилит Пруста, бабушка переключилась на телевизор, который стал для нее воплощением связи с цивилизованным миром и надежды на образование. Она начала смотреть передачи о литературе, искусстве и музыке, и ей приходилось смотреть эти передачи, сидя на стуле на кухне, потому что ее муж хотел смотреть совсем другие передачи на большом телевизоре в гостиной. Бабушка записывала в блокнот то, что она понимала, и потом рассказывала моему отцу, который вскоре научился не задавать вопросов о разрозненных фразах, которыми бабушка описывала направления в искусстве, растерянно листая блокнот вперед и назад.

– Если ты встретишь образованных людей из Рима, внимательно наблюдай за тем, как они себя ведут, – говорила она. – Что они носят, что едят и о чем говорят.

И, да, конечно, отец мечтал о Риме, но едва ли об образовании и искусстве, скорее об ищущих удовольствий иностранках, которые, как он слышал, туда съезжаются. По слухам, они гуляли по улицам и переулкам столицы подобно белым лошадям в ослином стаде. Жаждущие любви и скандально легко одетые. С помощью своей матери мой отец записался в университет, и они вместе упаковали его вещи. Отец нашел съемную комнату на окраине Рима, и каждые выходные приезжал в Кассино с сумкой, полной книг и грязного белья. Но никаких авантюрных историй с незнакомыми иностранками у папы не получилось. Всего через несколько дней после начала первого семестра в университете он безумно влюбился в мою мать, Клаудию Латини Орси. Ее по ошибке записали на тот же курс, что и отца, и ее тонкая шея с пушащимися на затылке волосами с первого же дня учебы вызывала у него вожделение, и так продолжалось несколько месяцев. Отец и сам считал, что это невероятно. Он раньше представлял себе совершенно другие вещи, но теперь ощущал содрогание по всему телу, просто разглядывая женскую шею и затылок. Затылок к тому же был темным и абсолютно итальянским, и черные волосы, похожие на металлическую стружку в магнитном поле, вились до лопаток. Кроме того, взгляд