с подарками. Наверное впервые я с такой внимательностью смотрела старый новогодний фильм, который каждый год крутили по телеку. Потом началась праздничная концертная программа и я, наконец почувствовав голод, полезла в холодильник. Оливье, селедка под шубой, батон, масло и маленькая баночка красной икры – надо бы позвонить маме и поблагодарить её… Я сделала звук телевизора громче и даже пританцовывала, делая маленькие бутерброды. И вдруг в дверь позвонили. На площадке слышались разговоры соседей, и я решила, что это они. Я даже подумала, что если кто-то из них решил пригласить меня на семейный праздничный ужин, то я с радостью приму приглашение и возьму с собой всё, чем обеспечили меня мама и София.

«До Нового года осталось тридцать минут»! – объявил приятный мужской голос по телевизору.

Я открыла дверь в тот самый момент, когда кто-то из соседней квартиры взорвал хлопушку с тонной конфети и разноцветным серпантином, который буквально засыпал моего… нежданного гостя.

– С Наступающим, человечество! – воскликнул мужской голос.

– С Наступающим, – ответил ему с улыбкой Абрам.

Абрам.

Абрам.

Абрам.

Он стоял напротив меня в темной водолазке и черной короткой дубленке с ремешками, а его глаза… такие внимательные, добрые и осторожные смотрели на меня… На меня! Не из моих воспоминаний, а вот здесь – вживую! По-настоящему! Его щеки были красными от мороза, будто он пробежал несколько кварталов.

– Николь! – подбежала к нему моя соседка. Я не знала её имени, потому что в момент знакомства года два назад просто не запомнила его… – Приходи к нам! Бери своего друга и скорее за стол! Давайте, давайте, давайте!

– Спасибо за приглашение, – поблагодарил её Абрам. – Мы подойдем к вам ровно через пять минут.

– Смотрите! Я запомнила! – засмеялась она и стала стучать в дверь других соседей.

А мне сделалось дурно. Тошно, волнительно, неприятно… Одна волна эмоции, следом вторая – я ни за что не выберусь.

– Николь…

– Замолчи, – перебила я шепотом. У меня больно окаменели даже мышцы на шее. – Что. Ты. Здесь. Забыл?

Соседка смеялась, приглашала всех, кто находился на площадке. Суета становилась всё громче, кто-то снова взорвал хлопушку.

– Это прозвучит банально, но я очень прошу тебя позволить мне объяснить тебе…

– Проваливай, Абрам! – снова перебила я, указав ему на лифт. – Слышал? Уходи немедленно!

– Николь, пожалуйста…

– Иди ты к черту! – разозлилась я, позабыв, что рядом посторонние. – Мне понадобился целый год, чтобы избавить свой мозг от твоего присутствия! Я улетела в другую страну, только чтобы быть как можно дальше от тебя! Ты мне это позволил! И вдруг ты заявляешься, как ни в чем не бывало и просишь меня позволить тебе объяснить что-то? У тебя для этого было достаточно времени, но ты им не воспользовался! А теперь уходи! Мне нечего тебе больше сказать.

– «Забыли»? – спросил он, глядя в мои глаза. – «Обо всем забыли»? Я точно нет, Николь. И я здесь не для того, чтобы убедить тебя в чем-то! Уехала ты, уехал и я. Ты переживала чувства, которые я оставил без ответа. А я о своих просто не решился рассказать.

– Я не думаю, что они имели место быть, Абрам.

– Я влюбился в тебя, когда ты… – Он поджал губы, опустил голову, будто ему было очень неловко говорить эти слова в присутствии посторонних, но другого выхода не было. – Когда ты высказала предположение о том, по какому принципу новый босс увольняет сотрудников. Ты улыбалась, держала в руках кроссовки и была… так очаровательна. И я этот момент проживаю в своих мыслях каждый день!

– Уходи, Абрам, – прошептала я сквозь зубы. – Я не хочу тебя видеть!

– Но мне это было не нужно! – настаивал он, оперевшись рукой о дверь. – Потому что я уже знал, что это. Проходил. Я влюбился, женился, у меня родился сын, а потом… А потом он умер. А вместе с ним и я. И зачем мне снова наступать на те же грабли, если есть стабильность в виде ежедневной работы, которая поддается контролю?

Мое сердце с трудом перекачивало кровь. Она будто застыла, в один миг сделала мои конечности тяжелыми.

– Абрам, пожалуйста…

– Я знал, что не смогу сделать тебя счастливой, потому что сам давно закрылся от этого счастья и не собирался снова с ним встречаться. А ты бы хотела семьи, детей… самых простых и нормальных вещей. Я не люблю, когда люди смотрят на меня с жалостью. Когда предлагают свою помощь, потому что обстоятельства в моей жизни плачевны. Ненавижу, когда им многое обо мне известно и в особенности – моя душа. Что я чувствую, что испытываю, что думаю – это только мое! Я знаю, что я трус, Николь. Но меньше всего на свете я хотел, чтобы из-за моих собственных бед, которые навсегда останутся вот здесь, – опустил он ладонь свою грудь, – ты лишала себя нормальной жизни.

– Я должна поблагодарить тебя за «заботу»? А с чего ты взял, что я мечтаю создать семью? Что я хочу нарожать детей? Я хотя бы раз тебе об этом говорила? Черт возьми, у женщины есть только одно предназначение – быть счастливой! С детьми или без них! С мужем или без него! В тридцать, сорок, пятьдесят и даже восемьдесят – она должна просто быть счастливой! И это счастье находит её в магазине у отдела с йогуртами, на улице и даже в застрявшем лифте! И она сама решает, что ей от него нужно! Не какой-то мужик, не мама, не папа, не подруги, а она сама! Надо будет и замуж выйдет! Захочет детей – родит! Ты не мог решать за меня, чего я хотела, а чего нет, что должна сделать, а чего не должна, Абрам! Ты не имел никакого права так поступать ни со мной, ни с собой, если испытывал те же чувства, что и я! Почему люди думают и решают за других – что для них будет хорошо, а что плохо? Знаете, в чем проблема? – спросила я соседок, которые смотрели на нас с застывшими лицами. – Люди просто разучились говорить друг с другом! Открываться! Общаться! Доверять! Им проще залезть в чужую жизнь, навести в ней «порядок», хотя на самом деле там наступает настоящий хаос, вместо того, чтобы самим открываться! Доверять! Мне очень жаль, Абрам… Мне очень жаль, что в твоей жизни случилось настолько жестокое горе, которое никогда не забудется. И мне очень больно осознавать, что ты был уверен в том, что я этих твоих чувств никогда не пойму. Это многое объяснило бы мне и я,