чувства, и я наконец-то смогу разобраться со своими мыслями. И вломить бабуле за то, что она столько лет мне врала.* * *

– Где ты его взяла? – спросила Каракула, когда я зашла в кухню после банных процедур, похожая на нищего муллу.

Полотенце, которое я накрутила на голову, создав на маковке подобие чалмы, рукодельницей Валькой было превращено в нечто непотребное. Уж не знаю, что она хотела показать миру данной инсталляцией, но махрушка вся оказалась в мелких дырках и непонятного цвета разводах.

Напротив бабушки, блаженно щурясь, сидел Болт, пожирая невкусное елкинское варенье из шишек, запивая его вонючим травяным чаем – тоже, кстати, собранным вручную моей подругой в предгорьях села с пасторальным названием Козюльки. И ведь не лень ей с такими же, как она, затейницами переться черт-те куда, чтобы привезти пучок горькой травы, которую в рот не возьмешь, и мешок шишек, с боем отбитый у местных белок. Хотя, похоже, Болту нравится, может, это просто я придираюсь?

– Там, где ты его оставила, – прошипела я, не сводя глаз с бабули.

– Значит, пронюхала, все-таки. Заходила в гости? Видала свою мать-кукушку?

– В смысле, мать? – поперхнулся чаем Степка. – Ба, ты чего?

– Того, сестра это твоя, – нехотя буркнула Каракула, расправляя пальцами рюши на моей блузке и стараясь не смотреть нам в глаза.

– И когда ты собиралась мне сообщить, что Степка жив? Я все глаза выплакала. А ты сидела себе, самая умная, и смотрела, как я из депрессии выкарабкиваюсь. Я бы, может, жила все это время по-другому.

– Это точно. С мамулей-забулдыгой и отчимом, который и ее, и брата твоего бил до кровавых соплей, – горько ухмыльнулась бабушка. Я вдруг увидела, насколько она сдала. Все хорохорится, а на самом-то деле она всего лишь человек, а не ведьма на мотоцикле. – Ничего не могла сделать. Ни-че-го, ты слышишь? Все пороги оббила, хотела мальчишку забрать. Ты не помнишь, а вот я не забуду никак, как мы с тобой одним горохом три месяца питались, потому что все мои сбережения на взятку судье ушли. А он, падла, все равно Степку матери оставил, а мне просто пендаля дал такого, что я летела, пердела и кувыркалась, едва от статьи за дачу взятки должностному лицу и клевету отмазалась. На тебя она сама написала отказную, так что проблем не было. Ты всегда спрашивала, почему мы так живем, считала, что я заначки делала, скрягой меня называла, а я вас двоих как могла тащила…

Я помнила все: и горох, после которого наша маленькая квартира превращалась в смесь музыкальной шкатулки и газовой камеры, и мои обидные слова. Стыдно? Да, сейчас я испытывала такое разрывающее душу отчаяние, что оно заглушало даже боль от ухода Зотова и его холодности. Я вспомнила, как бабушка таскалась со мной по дурацким секциям, отчаянно матерясь, если мы не успевали куда-то. Как покупала мне на последние деньги какие-то дурацкие джинсы, потому что у Гальки из параллельного класса такие уже были. Вспомнила, обняла бабулю, чего не делала уже очень давно, и разрыдалась.

– Ладно, хватит лить сопли, – сказала она, – не надо нежностей телячих. Иди уже, обормот. Сестру обними.

– Так это что, я теперь тут могу жить? – восторженно оглядел хоромы Елкиной Болт.

Стиль, в котором обставлен аппартамент моей подруги, в узких кругах называется Деревенский шик. Все накрыто вязаными кривоватыми салфетками, салфеточками, пледиками, вышедшими из-под руки будущей известной писательницы. То тут, то там лежат игрушки – амигуруми циклопических размеров, хотя по задумке это миниатюра, но мою подругу это совсем не смущает. А вот мальчишке тут понравилось.

– Думаю, Елкина против не будет, – ухмыльнулась я, представив физиономию Вальки, когда я сообщу ей новость. Но и вернуться в тот ужас я своему брату не позволю.

– А-а-а-а! – не заставила себя долго ждать Елкина. Мы всем табором ломанулись в прихожую, думая, что она опять опрокинула на себя шкаф. Ну такой вот человек-косяк. Но Валька просто лежала на полу, высоко задрав в воздух загипсчованую ногу, и прижимая к себе серебристый кейс. Интересно, откуда у нее такая шикарная вещица? Не сама же она ее вышила.

– Какой идиот разбрасывается тут своими чумаданами?! – проревела Елкина. У меня в мозгу мелькнула мысль, что я уже где-то видела этот кофр. Вот только вспомнить где не получалось. – А вдруг там бомба? – закатила глаза Валька, явно еще не отошедшая от воздействия своей чокнутой музы.

Я ее вирш читала, думала со смеху сдохну. Но Валюха считает, что это будет бестселлер номер один по версии «Нью-Йорк Таймс».

– Ага, конечно. Террористы совсем одурели и точечно забросили бомбу в квартиру, полную вязаного хлама, – заколыхалась бабуля, – в надежде, что он накроет весь город.

– Это маньяка дипломат, – вдруг сказал Степка, – он когда меня тащил, мне постоянно углами по спине прилетало. Больно, я вам скажу.

Я замерла на месте, пытаясь вспомнить, что он мне говорил в машине про кейс, но не успела – резко зазвонил мобильник, так что я чуть сознание от испуга не потеряла.

– Алла, ты меня слышишь? Алло, Аллочка, – тонкий голосок Козюльки звучал глухо, словно из бочки, я даже не сразу узнала ее.

– Конечно, слышу. Вы где?! – заорала я в трубку так, что даже бабушка подскочила на стуле, а уж она-то не из пугливых.

Зато Валька ломанулась из кухни, забыв о гипсе, сорвалась в бодрый аллюр, прихватив с собой нож и чемоданчик.

– Да пофигу где мы. Сами разберемся, – сквозь какой-то странный треск забубнила девочка. – Ты главное с папы не спускай глаз, слышишь?

– Да быстрее давай, зарядка по нулям, – услышала я далекий голос Надюшки, – или я давай объясню. – После короткой потасовки, судя по звукам, несущимся из телефона, Козюлька снова забубнила: – Короче, отца хотят убить. Дядя Андрей совсем с катушек съехал. Приказал охране своей Зотова завалить. Мы лично слышали.

– Подожди, где вы? – тупо спросила я, пытаясь переварить услышаное.

Я вспомнила бандитского вида охранников, вышвырнувших меня из офиса, как дворового котенка, и похолодела. И раньше-то по офису ходили слухи, откуда Славов набрал парней и почему общается с ними на равных. Я не особо верила сплетням, а зря, похоже.

– Короче,