Рафель покачал головой.

– Пашо не участвуют в войнах. Я буду рядом, если ты хочешь обеспечить деревню водой. Если хочешь накормить наших детей. Того, что ты просишь, я дать не могу.

– Не можешь? Или не хочешь? – Старик пристально посмотрел на Рафеля и улыбнулся, обнажив стертые желтые зубы. – Всевидящая самоотверженная мудрость пашо . – Он сплюнул. – Одна рука открыта, и в ней глаз, другая спрятана за спиной, и в ней петля. Взгляни на грязных каи, которых захомутали кели. Они приняли твое знание.

– До нас у них не было ни письменности, ни элементарной гигиены. Они голодали. Теперь они сыты и довольны.

– И неотличимы от кели. Пришли пашо и дали им письменность – и они перестали быть каи. – Он снова сплюнул.

Рафель наклонил голову.

– Ты зовешь мое знание знанием кели, но ты был бы прав лишь в том случае, если бы мы давали его только кели. Если использовать его на пользу джаи, оно станет знанием джаи. У знания нет хозяина. Ты жалуешься на электростатику кели, но не хочешь использовать мое знание.

– Джаи не работают на фабриках. Мы не торговцы. Мы сеем в сезон дождей и воюем в сезон засухи. Это путь джаи.

– В таком случае джаи уйдут в небытие, а кели будут процветать.

Старик рассмеялся.

– Нет. Кели сгорят, а мы напишем им эпитафию в грязи их душного убежища. Я уже отправил крюковоинов во все концы Чаши. Тысячи откликнулись на мой призыв. Чему ты удивляешься? Кели стали слишком наглыми. Повсюду их толстые колеса, их шарфы, их спиртное, их радиостанции. Если ты джаи, ты поможешь нам искоренить кели раз и навсегда.

– Пашо сохраняют нейтралитет. Мы не ведем войн.

Старик раздраженно махнул рукой, красной от прилипших кусочков перца чили.

– Думаешь, вы не ведете войн? Лишь потому, что кровь не струится по нашим переулкам? Сегодня электростатика и косметика кели, завтра – наушники. Дары, которые пашо дали кели, убивают нас день за днем. Чем это закончится? Тем, что джаи начнут есть рыбу? Конечно, это война, что бы ни говорили вы, пашо , и ваши приспешники. – Его черные глаза сурово смотрели на Рафеля. – Если ты джаи, то используешь знание на своей коже ради целей джаи и вступишь в войну.

Рафель нахмурился.

– Какого знания ты столь отчаянно добиваешься, дед? Хочешь заразить озера и рыбу кели радиацией, чтобы их женщины заболели, а мужчины утратили плодовитость? Хочешь наслать на них вирус, живущий только в их климате? Чтобы завалить мосты трупами, чтобы лишь ветер гулял над тысячей озер? – Рафель махнул рукой в сторону края деревни. – Чему научил нас старый город, если мы жаждем столь разрушительной силы? А ведь я сижу в пяти шагах от тебя, и все благодаря безрассудству древних.

– Не надо читать мне нотаций, мальчишка. Я тоже выучил первую тысячу стансов.

– А потом попытался уничтожить все, что построили пашо . Как обиженный ребенок, который бьет глину, потому что не может вылепить из нее желаемое.

– Нет! Меня им не вылепить! Они замыслили гибель джаи. Тысячу лет спустя сможет ли кто‑нибудь отличить нас от кели? Будут ли наши женщины носить серебряные пояса, а их – золотые браслеты на запястье? Что тогда? Что станет с джаи?

Рафель покачал головой.

– Я не могу дать тебе то, что ты просишь. Несколько знающих человек сумели очистить от нас всю планету. Теперь мы, пашо , направляем знание. Наши предки действовали слишком быстро, быстро, как нетерпеливые муравьи. Теперь мы действуем медленно, с осторожностью. Мы понимаем, что знание – лишь ужасный океан, который нам предстоит пересечь, и надеемся, что за ним лежит истина. Это не игрушка, чтобы использовать ради нашего удовольствия.

Старый Гавар скорчил гримасу.

– Красиво сказано.

– Риторика. Пашо должен уметь говорить – или погибнет в далеких землях.

– Своим умением говорить ты прикрываешь черные дела. Позволяешь детям гибнуть от желтой болезни, а мужчинам – истекать кровью от боевых ран. Мы догадываемся, каким знанием ты владеешь. Мы знаем, что у тебя есть ключи от тысячи замков и что ты раздаешь их скупо, согласно замыслу пашо . – Старик схватил стручок чили и швырнул в ступку. Схватил еще один и кинул туда же. – Так скупо.

Он поднял глаза на Рафеля.

– Мне не нужно знание, которое пашо называют подобающим. Мне нужно, чтобы джаи выжили. Мне нужно, чтобы, когда о кели забудут, а каи останутся в воспоминаниях как презренные рабы, джаи писали историю. Джаи пьют мез. Мы носим золото, а не серебро. Мы пишем в пыли эпитафии павшим врагам и смотрим, как их уносит ветер пустыни. Вот что такое путь джаи. Пашо сотрут его и превратят нас в беззубое племя слуг. Я этого не допущу. Говорю тебе, внук, Кели сгорит. И сгорит потому, что кели так и не удалось вырвать военные знания из ваших эгоистичных татуированных кулаков. – Старик натянуто улыбнулся. – Я должен поблагодарить вас, пашо , за нейтралитет, раз уж больше не за что. Меня это устраивает. Отправляйся в Кели, внук. Скажи, что Гавар Ка’ Корум возвращается.

В своих странствиях пашо всегда должен проявлять уважение. Вполне естественно, что люди возражают против присутствия и мыслей чужака. Терпение и хитроумие – лучшие инструменты пашо. Наша работа ведется на протяжении многих поколений, и много поколений сменится, прежде чем она подойдет к концу. Спешить некуда. Спешка – вот что уничтожило наших предков. Мы строим предположения, мы действуем медленно, мы выжидаем. Если нам не рады на новом месте, мы не настаиваем и ждем приглашения. Столкнувшись с препятствиями, мы склоняемся перед ними. Знание и влияние хрупки. Наша репутация – нейтралитет, мораль и человечность – должна победить сталь и акустику. Люди развязывают войны. Пашо – никогда.

Пашо Налина Десаи, CS 955

(Лекция 121: Об этикете в странствиях)

На девятый день после возвращения Рафеля начались дожди. Плотные серые тучи затянули горизонт, скапливаясь, закрывая небо на юго‑востоке. Затем поплыли над Чашей, неся тяжелые, сочащиеся влагой чрева. Наконец медленно раскрылись – и серые мазки струящейся воды прочертили воздух. Желтые равнины потемнели, солнце скрылось за надвигающимися облаками. Крупные капли взбивали облачка пыли. Несколько минут спустя пыль стала грязью, а с небес хлынул водопад. На десятый день кварана Рафеля тонкая, сверкающая пелена травы, почти светящаяся собственным свежим светом, покрыла желтые равнины за деревней. Дождь продолжал лить.

В семейном хаси мать Рафеля трудилась над праздничной трапезой, вдвойне радостной благодаря приходу дождей. Очаг окружали миски с пряной бараниной, холодным йогуртом и густым супом из красных бобов. Мать улыбалась дождю, помешивая котелки на огне, и не жаловалась, что намокли дрова, собранные на дальних холмах. Она часто прикасалась к Рафелю, словно желая убедиться, что ее сын действительно вернулся.