По словам биографа этого императора, он в жизни не взялся бы описывать жизнь Элагабала, поскольку лучше бы никто не знал, что был такой римский государь. История половой распущенности римских императоров начинается даже не с Калигулы, известного связями с тремя родными сестрами, а с его предшественника Тиберия, предположительно содержавшего специально оборудованные покои для экстремальных видов удовольствий. По прочтении красочных описаний оргий, которые устраивали эти императоры, складывается впечатление, что сексуальные эксперименты являлись нормой для Римского мира. На этом настаивали позднейшие христианские авторы, любившие проводить четкое разграничение между собственным подчеркнутым целомудрием (со всеми проистекающими из него благами) и блудливым сладострастием, якобы присущим поганым язычникам, жившим в прежние времена. В современной массовой культуре клишированный образ порочных и похотливых римлян используется настолько масштабно, что, глядя кинофильмы, мы не удивляемся таким поворотам сюжета, как маниакальные домогательства императора Коммода к собственной сестре Луцилле (в уже упомянутом блокбастере «Гладиатор»). Но мы упускаем из виду следующее: все эти рассказы римляне адресовали не нам, и менее всего их заботило наше мнение об их моральных качествах. Они писали свою историю для самих себя, и волновала их исключительно нравственная самооценка. В самом начале упоминалось, что, согласно основной версии легенды об основании Рима, жена пастуха Фаустула, вскормившая Ромула и Рема, была проституткой. Римлян, похоже, зачаровывало это занятие — выведывание пороков своих ближних. Такая склонность свидетельствует отнюдь не о нравственном падении римлян, как часто преподносится, а о том, что они имели твердые воззрения относительно пределов допустимого в сексуальных практиках. В настоящей главе будут исследованы лишь некоторые аспекты отношения римлян к половой жизни. Сексуальная эксплуатация в Древнем Риме, похоже, была весьма распространена и представляла собой не менее, а то и более серьезную проблему, чем в наши дни. Свидетельство тому — весьма часто встречающиеся упоминания о проституции, изнасилованиях и домогательствах; однако представления о рамках дозволенного и, как следствие, составе преступлений на сексуальной почве в римском праве разительно отличались от современных.

Предельно ясным по мере разбирательства сделается и тот факт, что отношение римлян к половой жизни невозможно понять вне широкого контекста принятых среди них представлений о нравственности в широком понимании, в рамках которого у них и формировались воззрения относительно того, какие действия следует считать антиобщественными. К примеру, подавать в тавернах подогретое вино и готовую мясную закуску римскими законами запрещалось, но исключительно по причине брезгливости, которую у составлявших эти законы представителей высших классов вызывал образ пьяного и набивающего свою утробу плебея. Вот и получалось, что при наличии подобных бессмыслиц римское законодательство порою полностью упускало из виду по-настоящему чудовищные преступления. Если отстраненно взглянуть на всю совокупность римских законов, становится вполне очевидным, что они явным образом выражали представления правящей элиты о нравственном и безнравственном, которые не всегда совпадали с мнением рядовых римлян на этот счет.

Римское право относило изнасилование к публичным преступлениям, за которые полагалось публичное же наказание. Жертвами изнасилования считались любые лица, подвергшиеся сексуальным надругательствам по принуждению, включая женщин, мужчин и детей. Изнасилованная женщина освобождалась от ответственности перед мужем за прелюбодеяние, поскольку судить ее за таковое невозможно (Дигесты, XLVIII.V.14.7). В позднейших кодексах raptus («изнасилование») определялось как совершение неправомерных действий с использованием vis («силы» в самом широком понимании), включая злоупотребление служебным положением, склонение к мятежу, провоцирование народных волнений и вооруженное ограбление наряду с физическим и сексуальным насилием в современном понимании. Отчасти здесь отражалось представление римлян об изнасиловании как об особо тяжком нарушении неприкосновенности личности, и это представление сохраняется и сегодня. Но вместе с тем римская трактовка изнасилования в полной мере отражала мироустройство, в котором полновластным главой дома является муж, а потому изнасилование или иное оскорбление любых членов семьи или невольников, находящихся под его протекцией, наказывалось прежде всего за ущерб, причиненный чести и достоинству главы дома. Разумеется, денежный вопрос играл здесь серьезную роль. За дочерей полагалось приданое будущим мужьям, а ставший достоянием гласности факт изнасилования резко повышал сумму приманки, способной сделать обесчещенную деву привлекательной невестой. Изнасилование потому и попадало в один ряд с другими особо тяжкими посягательствами на стержневые устои римского общества, что подрывало основу института семьи, который имел фундаментальное значение для империи.

Понятия о том, как пристало вести себя женщине, устанавливались, само собой, мужчинами старшего поколения как главными в семье. Мифы, дошедшие из эпохи раннего Рима, помогали укреплять и популяризовать идеальный образ женской чистоты и непорочности. Легендарная Лукреция была прославлена в веках как светоч женской добродетели: будучи изнасилованной сыном царя, она созвала старших мужчин в своей семье, горестно поведала им о случившемся и закололась припасенным кинжалом (Валерий Максим, Достопамятные деяния и изречения, VI.1).

Множеству женщин, однако, не приходилось и помышлять о жалобах на изнасилование ввиду их полного бесправия. Речь идет о рабынях, использование которых для удовлетворения сексуальных нужд хозяев даже против их воли считалось вполне законным и повсеместно практиковалось. Император-философ Марк Аврелий гордился своей способностью не поддаваться соблазну при виде пары юных красавиц-рабынь, и это указывает на то, что, как правило, свободные граждане подобной сдержанностью не отличались. Нежелательные беременности рабынь служили предметом расхожих шуток. В старейшем сборнике античных анекдотов читаем: «У педанта родился ребенок от рабыни. Отец посоветовал убить его. Педант сказал: "Сперва своих детей похорони, а потом советуй мне моих убивать"» (Филогелос, 57). О том, как сами невольницы относились к такой сексуальной повинности, нам теперь доподлинно не выяснить, но, вероятно, по-разному. Не исключено, что кому-то из наложниц лестно было пользоваться особым благорасположением хозяина и получать поблажки и даже щедрые подарки. Но вот из дошедшего до нас отрывка древнейшего романа «Сатирикон» явствует, что и недовольство бывало нешуточным, и один вольноотпущенник даже не пожалел тысячи денариев на выкуп из рабства своей сожительницы (фактической жены, поскольку вступать в брак рабам по закону не дозволялось), «чтобы никто у нее за пазухой рук не вытирал» (Петроний Арбитр, Сатирикон, LVII.2). В одной из исторических баек Валерия Максима рассказано, как в V веке юный Тит Ветурий, сын бывшего консула, внезапно оказался после разгрома войска и пленения его отца варварами в неоплатных долгах и вынужден был продаться в рабство. Купивший юношу Публий Плотий стал его домогаться, а за отказ подверг Тита порке, как и причиталось тому по статусу раба за ослушание, да еще и подал на него жалобу консулам. Те, как положено, вынесли дело на суд сената, однако сенаторы приговорили к тюрьме самого Плотия, с веской мотивацией, создавшей важнейший прецедент: честь римлянина не подлежит поруганию вне зависимости от его гражданского статуса (Валерий Максим, Достопамятные деяния и изречения, VI.1.9). Тит не родился рабом, но здесь важно другое: неприятие римской моралью хищнических сексуальных посягательств хозяев на слуг и признание за последними права на отказ. Но недвусмысленно указано и на то, что эта защитная норма распространялась только на римских граждан по праву рождения. Мнение рабов никого не интересовало.