— В чем главная проблема современных молодых писателей и критиков, как бывший молодой писатель, можете порассуждать на эту тему?

— Я вообще-то не вижу здесь отличия молодых от немолодых. Вилка очень проста: о чем пишут, того сами не знают, а что знают, о том писать стесняются. Это не про всех, но про большинство. Впрочем, мне кажется, что так было всегда. А вот о критиках… Тут и рассуждать нечего. Хорошие критики пишут хорошие тексты. Что пишут плохие критики — неважно, потому что это не критика. Слабые писатели все равно нужны, а вот слабые критики — нет.

— Политические взгляды есть у вас? Впрочем, в России политические взгляды всегда больше самой политики — они и философские, и социальные, и порой религиозные, и какие угодно вообще.

— Мой главный политический критерий таков: дадут эти мне работать — или не дадут? Дадут — значит, хорошие.

Цинично, конечно, но уж больно хочется работать… Я до тридцати трех лет, как Илья Муромец, на печи просидел. Поэтому лоялен к любой политике, если, разумеется, она не геноцид и не ксенофобия, как лоялен к любой погоде, если это не смерч и не минус сто. Я думал-думал, какая же политическая система мне нравится, и пришел к выводу, что не нравится никакая. Мне не нравится, когда губернатора назначают не по деловым качествам, а по умению отдавать честь. Но мне не нравится и когда вора выбирают губернатором за то, что он обещал на рубль снизить стоимость проезда в автобусах. И так далее по всем пунктам. Короче говоря, мне не нравится, что мир не идеален. И мне не нравится, когда миром управляют с точки зрения идеала — каких-нибудь «общечеловеческих ценностей». Все равно что требовать от инвалидов соответствия нормам ГТО. Но политика — вещь производная, вторичная. А первично всегда согласие на приемлемое насилие. Когда политика напрямую завязана на экономику, это насилие будет реализовано в полном объеме — как и положено в бизнесе. Значит, надо сокращать количество вопросов, по которым мы согласны прогибаться. И для этого нужна вовсе не сила воли, даже политической. Нужна культура. Ведь не сила воли, а культура не дает нам харкать на пол в Эрмитаже. И не отсутствие политической воли, а отсутствие политической культуры — в сумме — позволяет обществу примиряться с тем, что из него по перышку выщипывают его свободу. Мне кажется, дело не в политике, а потому для меня терпима любая политическая платформа, с которой электрички едут не в тупик.

— Современной власти нужна литература? Зачем, на ваш

взгляд, Медведев, Сурков и Путин встречаются с писателями?

Стали бы вы встречаться с представителями власти? О чем бы

вы их спросили?

— Захар, а вы сами можете придумать вопрос, про который не знаете, что ответит власть? (Кроме, разумеется, «есть ли жизнь на Марсе?») Все ответы власти нам известны априори. Но с представителями власти я бы стал встречаться. И не ради того, чтобы сфотографироваться с ними. Кстати, я уже бывал на таких встречах, где совместная фотосессия — главное содержание. Я не фотографировался, но не из высокомерия, а потому что все равно фоток не пришлют: власть не станет гоняться за мной, как Шарик за зайцем, «чтобы фотографию отдать». На встречу с представителями власти я бы пошел (и хожу), чтобы выпросить денег или административную поддержку какого-либо проекта (например, съемок фильма). Этому две причины. Первая — так проще добыть финансирование. И вторая: задача власти — формировать смыслы дня сегодняшнего. Если власть этого не делает сама, потому что не понимает, зачем ей это надо, я согласен сделать это за нее, потому что понимаю необходимость этих смыслов. А власть пускай оплачивает всю эту петрушку. Оплата из госбюджета — контрибуция за отсутствие собственной стратегии.

Литература же, по-моему, власти не нужна. Нужен лишь набор культурных брендов, на который водят послов, — Мариинка, Большой, Эрмитаж, Третьяковка… Так что живопись, балет, кино и все прочее власти тоже по барабану. Но ведь есть такая вещь, как корпоративная культура. В корпоративной культуре успешного человека заложено, что он читает модные и умные книги. Ну, вот новый русский дворянин — и читает. И в корпоративной культуре современной власти тоже заложено, что президент встречается с писателями, режиссерами, художниками и артистами. Ну, президент — и встречается. А на хрена? Ни богач, ни политик не знают. Положено, блин, как лампасы генералу.

Конечно, я утрирую. Есть чиновники и бизнесмены, которые действительно все понимают адекватно и поступают так, что просто шапку снять хочется. Но подобное — исключение. Сейчас я, рядовой обученный, хожу по генералам и выпрашиваю патроны, и самое трудное в этом деле — объяснить, зачем они, патроны, мне, солдату, нужны. Почему-то у нас мотивировать это должен солдат, а не генерал. Следовательно, в общей оценке я прав.

Денис Николаевич Гуцко родился 27 декабря 1969 г. в Тбилиси.

Служил в армии в 1988-1989 гг. В 1993-м окончил геолого-географический факультет Ростовского государственного университета (ныне — Южный федеральный университет). Работал сапожником, охранником в банке, инкассатором, завхозом, менеджером по продажам.

Дебютировал как прозаик в 2002 г.: документальная повесть «Апсны букет» в журнале «Знамя». Член Союза российских писателей. Лауреат премий им. Михаила Шолохова, «Борис Соколофф-приз», «Русский Букер» (2005). Автор книг «Русскоговорящий», «Покемонов день», «Домик в Армагеддоне».

Денису Гуцко изначально была подарена благая для всякого литератора судьба. Он жил на переломе эпох, и перелом этот прошел сквозь его жизнь. Он наследует русской классической литературе, но при этом молодость Гуцко провел на Кавказе, и известная кавказская природная щедрость обогатила прозу его такими красками и цветами, которых мы, дети тихих и прозрачных русских равнин, даже не знали.

Этот странный синтез дал вполне нового героя: не рефлексирующего маленького человека, но человека мужествен

ного, по крайней мере, выдерживающего лицо — и очень рефлексирующего при этом. Человека, идущего сквозь боль и непоследовательность времени и стремящегося сберечь то, о чем в современной русской литературе многие просто забыли: честь, совесть, рассудок. Ему сложно, но он хотя бы пытается. Гуцко — честный, умный, тонкий художник. Он занял свое достойное место в литературе с ясным русским спокойствием и с кавказским достоинством. Эти качества дорогого стоят.

— О себе и своей семье, Денис, несколько слов скажи, пожалуйста…

— В советские годы в автобиографиях гордо я писал: «Родился в семье интеллигентов». И мама, и папа были тогда инженерами-электронщиками. Потом мама осталась без работы (Тбилисский институт счетной аппаратуры закрыли за ненадобностью выпускаемого продукта). Папа остался без работы ввиду начавшейся в Абхазии войны — он жил в Сухуми. Родители были разведены.

Ныне я женат на госслужащей (работнице Центрального банка РФ) — решил, согласно веяниям времени, усилить госучастие в среде интеллигенции и тем спастись от люмпенизации. Сыну семь лет — он пока не решил, кем быть. Надеюсь, станет госслужащим или бизнесменом, если к его времени эти два понятия не сольются окончательно.