Чекулаев снова промолчал, но стал заметно мрачнее. Похоже, с деньгами «на операцию или на ремонт разбитого братом Жанны авто у крутого бизнесмена» я угодил в самую точку.

– Третье, – продолжил я. – После устранения Нехватова опасность для Жанны стал представлять этот самый бывший опер Коломийцев. Он слишком много знал про Жанну. Возможно, стал ее шантажировать. И однажды, придя к нему в офис, Жанна убила его. Тем же самым способом, каким убила вашу жену: несколькими ударами молотка по голове. Я видел, что представляла собой голова Коломийцева после ударов, нанесенных вашей нынешней женой… Есть еще и четвертое… – тут я сделал паузу, давая Валентину Георгиевичу что-нибудь сказать. Но Чекулаев по-прежнему молчал. – Так вот, четвертое… В прошлую субботу Жанна организовала покушение на меня и мою девушку на берегу речки Чурилихи. Куда мы выбрались отдохнуть на природе, так сказать. Теперь уже я стал опасен для Жанны, как до того был опасен Геннадий Павлович Нехватов. Она наняла двух парней, которые выследили нас и обстреляли из автоматов. Выжили мы, скажу я вам, буквально чудом…

– Этого не может быть! – глухо выдавил из себя Валентин Георгиевич, глядя на меня невидящим взором. – Ты мне все врешь.

– Нет, я вам не вру, – твердо ответил я и замолчал.

Чекулаев стоял еще почти минуту. Потом круто повернулся и пошел, не разбирая дороги. Ему уже было не до пробежки. Плечи его были подняты, поэтому голова сзади казалась втянутой в тело. Как будто по ней только что ударили чем-то большим и тяжелым. Вид профессора и писателя Чекулаева был жалок. Он уже не казался бодрым и жизнерадостным человеком, успешным в жизни. И было ясно видно, что ему далеко за сорок.

Когда Валентин Георгиевич скрылся из виду, я позвонил Ермакову.

– Привет, – сказал я. – Все сделано.

– Как он? – спросил Вячеслав Всеволодович.

– Повержен, – коротко ответил я. И добавил: – Думаю, что он идет домой. Слушайте их там повнимательней.

– Угу, – сказал Ермаков и отключился.

Затем я позвонил шефу.

– Это я, шеф, – произнес я в трубку.

– Слушаю, – ответил шеф.

– У меня в деле расследования наступает завершающая фаза, – отрапортовал я. – И мне нужен Степа с машиной.

– Когда? – только и спросил шеф.

– Сейчас, – твердо сказал я. – Я у арочных ворот в Нескучный сад. Тех, что выходят на Ленинский проспект.

– Понял, – произнес шеф и отключился. Хорошо все же иметь в начальниках понятливого человека…

* * *

Мы стояли недалеко от дома, где жили Чекулаевы, всего часа полтора, как мне позвонил Ермаков.

– Выдвигайся, – сказал он в трубку. – Мы едем ее брать.

Я дал команду нашему водителю, и через три минуты мы уже были у подъезда, в котором жили Чекулаевы. А еще через полчаса приехал Ермаков с двумя оперативниками.

– Это со мной, – сказал он им, когда мы со Степой вышли из машины и присоединились к их группе.

Мы поднялись на площадку, где жили Чекулаевы. Ермаков дважды нажал на звонок, и когда дверь приоткрылась, резко рванул ее на себя и вошел.

– Полиция! – громко произнес он, показывая открывшей двери Жанне свое удостоверение. – А вот постановление на ваш арест, – показал он ей бумагу. – И постановление на обыск, – Вячеслав Всеволодович показал Жанне еще одну бумагу. – Сева, – обернулся он к одному из оперативников. – Пройдись по соседям и приведи двух понятых.

И тут Жанна увидела Степу с камерой. А потом меня. Ее глаза сделались круглыми. Она вдруг рванулась ко мне, каким-то образом проскочила между Ермаковым и вторым оперативником, и если бы Вячеслав Всеволодович не успел обернуться и схватить ее сзади в охапку, то она выцарапала бы мне глаза: ее сложенные в лапку пальцы с длинными острыми ногтями царапнули воздух буквально в сантиметре от моего лица.

– А-а-а, – дико закричала Жанна, пытаясь высвободиться. Угомонилась она только тогда, когда на нее надели наручники и насильно усадили в хай-тековское кресло.

– Ты снял это? – не оборачиваясь к Степе, заговорщицки спросил я.

– А то, – не раскрывая рта, ответил Степа.

– Молодец, – также не раскрывая рта, чревовещательски ответил я.

Потом Степа немного поснимал обыск, сделал несколько планов с оперативниками, следователем Ермаковым и выключил камеру. Включил он ее только тогда, когда Жанну вместе с Валентином Георгиевичем выводили из подъезда и сажали в машину.

– Ну что, твоя душенька довольна? – поинтересовался Ермаков, когда опера уехали, прихватив с собой чету Чекулаевых.

– А то, – ответил я Степиными словами. – На чем их взяли?

– А ты сам догадайся, – предложил Вячеслав Всеволодович.

Воображение у меня, известное дело, имеется. И еще какое. Поэтому, немного подумав, я начал…

– Итак: Валентин Георгиевич заявляется домой. Он в довольно странном состоянии: раздавлен, разбит и пребывает во гневе одновременно.

«У меня всего один вопрос. И мне нужен честный ответ», – произносит он, безотрывно глядя на Жанну.

«Спрашивай, – отвечает Жанна. – Я отвечу честно на любой твой вопрос».

«Это ты убила Анну»? – звучит обещанный вопрос.

«Ты что? – делает удивленные глаза Жанна. – Кто тебе сказал такую чушь?»

«Мне нужно знать: это ты убила Анну?» – жестко повторяет свой вопрос Валентин Георгиевич.

«Нет, конечно, – говорит Жанна. – Я бы никогда не позволила себе сделать тебе больно».

«Не верю! – уже кричит Валентин Георгиевич. – Отвечай: ты убила Анну? Ты знала, что я от нее не уйду никогда»…

«Нет, конечно, – говорит Жанна. – Я люблю тебя, но это не значит, что я бы убила Анну, освобождая для себя дорогу к тебе».

«Я не верю тебе!»

«Прошу тебя, прекрати… Ты меня пугаешь», – в голосе Жанны слышатся нотки страха.

«Ты сумасшедшая!» – снова кричит Валентин Георгиевич.

«Нет! – кричит в ответ Жанна. – Ты просто не понимаешь… Я сделала это ради нас! Чтобы мы были вместе!»

«Боже, боже», – стонет Валентин Георгиевич и закрывает лицо ладонью.

«Ты должен мне поверить: это был единственный способ сделать нас счастливыми»…

«Счастливыми? – взрывается Валентин Георгиевич. – Ну ты и гадина!»

– Тебе хватит? – Я отключаю воображение и смотрю на Ермакова. – Вы ее взяли на этом признании в убийстве Анны…

– А ты что, слышал нашу запись? – недоуменно спрашивает Вячеслав Всеволодович и смотрит на меня, кажется, с опаской.

– Нет, откуда? – в свою очередь, удивляюсь я.

– Так ты ее только что воспроизвел, – говорит Ермаков. – Почти слово в слово…

– Ну я только представил их разговор… – улыбаюсь я.