Итак, как же быть?

* * *

Наступал решительный момент расследования – Арина чувствовала это спинным мозгом. Утром, как послушная школьница, она послала с институтских ступенек отцу воздушный поцелуй, а потом, спрятавшись для надежности и за колонну, и за Валькину спину, следила, как он уходил.

– Все-таки надо быть очень наивным или слишком неопытным человеком, чтобы подумать, будто я никуда не денусь, если он проводит меня прямо до входа в институт! – весело сказала она Вальке, как только отец скрылся за поворотом.

– Мы чего-то затеваем? – спросил Валька, крепко взяв ее за запястье.

– Да, конечно! Мы идем искать семью Соломона Фридмана! И если выяснится, что он действительно, слышишь, действительно обращался в эту «Стрелу Амура» – все! Можно считать, что круг замкнулся!

– Ну тогда я рад, что наши мысли так совпадают, – сказал Валька и вынул из кармана какую-то бумажку. – Вчера вечером я задумался: как бы нам найти этого Соломона, не затрачивая на это слишком много усилий? И меня осенило! Помнишь, следователь сказал нам, что Фридман – зубной врач с частной практикой? Значит, подумал я, сведения о нем должны содержаться в «Желтых страницах», в разделе «Стоматология». И что ты думаешь? Нашел! Там даже домашний адрес указан на случай «для острых больных»! Вот!

Он протянул Арьке адрес, но, прежде чем взять бумажку, она посмотрела на Вальку долгим благодарным взглядом. «Да! Я в нем не ошиблась! Этот человек всегда будет моим верным помощником и… и… в общем, на него можно положиться!»

Соломон Фридман проживал совсем рядом – совпадения, которые случаются только в кино и детективных романах. Буквально через дорогу от их Историко-архивного института стояло несколько полуслепых стареньких домиков, из тех, что еще сохраняли аромат старинных московских особнячков.

Престарелая женщина, опираясь на инвалидную трость, встретила молодых людей на пороге однокомнатной квартирки и ничуть не усомнилась в их полномочиях – Валька и Арька сказали, что являются работниками собеса, которые пришли узнать, не нуждается ли в чем семья Фридман после смерти ее кормильца.

Примечательно, что Двойра Абрамовна (так представилась старушка) с первой же минуты стала говорить с ними о сыне.

Тяжело дыша и с трудом переступая отекшими ногами в вязаных чулках, она провела молодых людей в комнату, села в продавленное кресло у окна (как видно, в нем она проводила большую часть своего времени) и сразу начала плакать.

– Господи, Моня! Горе-то какое, господи! Кто ж это сделал, да как же он решился поднять руку на моего мальчика, ведь он меня осиротил, сволочь он…

– У вас больше нет детей, родственников?

– Никого. Только Монечка! Я из квартиры не выхожу совсем, одышкой мучаюсь, так соседки вечерком забегают, расскажут, как тут да что… Ужас какой, Монечка ты мой бедный…

– А вы… никого не подозреваете?

– Что вы, разве могу я… Для этого ведь знать надо, как жил он, с кем виделся… А что я знаю? Что сама вижу? Сижу вот здесь да в окно целый день смотрю. Раньше, там, в Израиле, только и ждала, когда Моня или Эля придут, в магазин сбегают, приберутся… А тут… И зачем мы вернулись, зачем вернулись? Да не в приборке ж дело… А в том, что одиноко мне. Москва эта… сырой, холодный город. Днем Моня на работе – поговорить не с кем. Телевизор смотреть, книжки какие полистать я не могу. Глаза сразу слабеют. Вот и ждала Моню, он хоть и забегал всего на часок-другой, а все мне веселей было. Ох, да что ж это… Да кто ж его…

Положив обе руки на ручку трости, Двойра Абрамовна вполголоса причитала и мерно покачивала седой, аккуратно причесанной головой. Слезы из выцветших серых глаз лились непрестанно. Байковый халат на груди был уже совсем мокрый.

– Двойра Абрамовна, вы не переживайте, вам нельзя так расстраиваться, наверно. Все у вас еще наладится, наверное, – пробормотала Арька.

– Молода ты еще, – ответила женщина с каким-то упреком. – Не понимаешь. Ничего у меня не наладится. Только смерти теперь и ждать.

– Ну, зачем же вы так…

– Двойра Абрамовна, – вмешался Валька. – А кто такая Эля? Ну вот та, о которой вы только что упомянули?

– Элечка? Так жена Монина, моя, значит, невестка.

– Как, у Соломона Фридмана была жена?

– Была. Как и положено. Они еще в Израиле поженились. Лет двадцать назад, как…

– В Израиле?!

– Расскажите, Двойра Абрамовна, – попросил Валька, встретив настороженный взгляд старушки. – Не хочу вас обманывать, но… может быть, ваш рассказ поможет установить, кто виновен в гибели Мони. Знаете, бывает, самая незначительная деталь…

– Так вы не из собеса?

– Мы из собеса, но я еще и студент, учусь на юридическом, так что, знаете ли…

Замечательно, что госпожа Фридман не стала долго спорить. Видимо, Валька ей сразу понравился – она смотрела в основном на него, воспринимая Арину как какое-то приложение к красивому молодому человеку.

Было обидно, но терпимо. Лишь бы на пользу дела!

– Вы не еврей, молодой человек? – спросила Двойра Абрамовна, опуская подбородок на сложенные на трости руки.

– Нет, – растерялся Валька. – И она тоже… Извините.

– Жаль. Жаль, потому что вы внушаете мне доверие. Ну что ж… Пусть вы не еврей, я все равно расскажу вам… тем более что никакого секрета в этом нет…

* * *

В этом действительно не было никакого секрета, но сведения, которые изложила им Двойра Абрамовна, были все-таки неожиданными. Оказывается, семья Фридман эмигрировала из России еще в конце 90-х. Вместе с Соломоном и его мамой в Израиль уехала их дальняя родственница, во внешности которой не было ничего семитского: мягкие каштановые волосы, серые глаза, тонкая, но легкая, как будто летящая куда-то фигурка.

Красивая, умная и обладающая легким, уживчивым характером, Эля могла бы прекрасно устроить свою судьбу за границей – девушке с такой внешностью, да еще знающей три языка, было не так уж сложно выбрать наиболее перспективного поклонника. Тем более что Европа, а вместе с ней и Израиль в те годы переживали очередной виток моды на русских жен. Но юная эмигрантка остановила свой выбор на том, с кем долгие годы росла вместе и с кем они рука об руку покинули родные берега, – на длинном, сутуловатом, длинноносом Соломоне, товарище ее детских игр, давно и преданно в нее влюбленном.

Через два месяца после того как семья Фридман переехала в Израиль и обосновалась в небольшом городке Зихрон-Яаков, центре израильского виноделия, окруженном живописными виноградниками на склонах холмов, Соломон Фридман и Эля поженились.

Улыбка Фортуны не переросла в усмешку: русские эмигранты на земле обетованной прожили счастливую жизнь. Соседи, жившие в таких же, как и у них, маленьких аккуратных домиках с типичными для городка лужайками и подстриженными газонами, ни разу не были свидетелями ссор и скандалов четы Фридман.