Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, – сказала я.
– За что?
– За то, что тебе не все равно, – внезапно наполнившие глаза слезы стали душить меня. Я распахнула дверь и вышла. Холодный воздух в легких бодрил. Восстановив дыхание, я повернулась к машине.
– Доброй ночи, Айзек. Увидимся завтра.
– Увидимся, Уиллоу. Доброй ночи.
Я закрыла дверь и поспешила к парадному крыльцу. Папа оставался у окна и наблюдал, как Айзек уезжал.
– Кто это был? – потребовал он.
– Тебе тоже привет, дорогой отец, – сказала я. – Это Брэнда Форд, жена постановщика.
– Что случилось с Джастином?
– Сегодня у него не было репетиции.
– Твоя мама говорит, что ты идешь с ним на танцы и что он из очень хорошей семьи.
– Да, и да, и я очень устала…
– Ты держишься подальше от Айзека Пирса, да? – глаза папы потемнели. – Дочь моего коллеги Гэри сказала, что, кажется, видела вас вместе в субботу.
– Ну, дочери Гэри нужно не лезть не в свое дело, не так ли?
Папа упер руки в бока.
– Я серьезно говорил об Айзеке. Не хочу, чтобы из всего города ты общалась именно с тем парнем, у которого такая репутация.
Слова словно желчь поднялись в горле. Я хотела выплюнуть их ему в лицо. Сказать ему взять свое притворное беспокойство за меня и засунуть в задницу. Он беспокоился не обо мне, а о своей собственной репутации.
Но мне было семнадцать. Еще несовершеннолетняя. Если папа скажет Мартину, что не разрешает мне играть в пьесе, у Мартина не будет другого выбора, кроме как выгнать меня.
– Ну? – спросил отец. – Ты виделась с Айзеком или нет?
– Нет, добрый господин, – сказала я, выплевывая слова. – Как вы приказали.
Наступил вечер танцев. Родители, обрадовавшись, что я пытаюсь социализироваться, приготовили закуски и содовую не для шести, а целых двадцати людей. Наши мраморные стойки на кухне были завалены маленькими сэндвичами, фундуком и вишней в шоколаде. Даже крекерами и икрой.
– Икра? – спросила я маму.
– Это протеин, милая. – На ней был фартук с рюшами поверх юбки и блузки «Шанель», словно она все это приготовила, а не заказала из банкетной службы.
– Серьезно?
Она сделала глоток красного вина.
– Думаю, ты хотела сказать «спасибо».
Я вздохнула, пробормотала «спасибо» и пошла наверх переодеваться. Я была бы благодарнее, если бы знала, что она делает это для моих друзей, а не для соблюдения приличий.
Спустя несколько часов Нэш, Энджи, Кэролайн и Джоселин прибыли все вместе.
– Безопасность в количестве, – прошептала Энджи, обняв меня. Она уставилась на вход в наш дом. – Ваша прихожая больше моей спальни.
Как я и предсказывала, она хорошо смотрелась в платье в стиле фигурного катания. Волосы падали мягкими черными кудряшками на плечи. На шею она надела чокер с красным шелковым цветком. На Нэше и Джоселин были костюмы. Нэш надел красный галстук под цвет украшения Энджи. На Джоселин был бледно-голубой галстук и платок в кармане в цвет струящегося голубого платья Кэролайн.
Улыбка мамы стала напряженнее, когда она влетела в прихожую, чтобы поприветствовать моих друзей, а голос поднялся на октаву выше, когда она попросила нас встать вместе для фотографии. Папа стоял в дальнем конце комнаты, засунув руки в карманы, раскачиваясь на пятках. Его улыбка была даже напряженнее, чем у мамы.
– Мои родители не сильно эволюционировали, – сказала я Энджи.
– Смешанная пара и лесбиянки, – прошептала Энджи в ответ со смешком.
– Границы их толерантности трещат.
– Им нужно проснуться, подруга.
Зазвенел дверной замок.
– Подкрепление, – заметила я.
Как я и подозревала, родители были ужасно рады встретить Джастина Бейкера. Он приехал на арендованном лимузине, и мне пришлось признать, что выглядел он сногсшибательно в черном костюме с темно-голубым галстуком под цвет моего платья. Но его красота была подобна красоте холеной машины на выставке. Приятно смотреть, но совсем не хочется пробовать.
«Повторите, зачем я это делаю?»
Мама все ворковала над ним, а папа пожал руку, словно они заключали сделку. Контраст между его обращением с Джастином и моими друзьями сиял, словно неоновый знак: только белые гетеросексуалы.
– Мне жаль, – прошептала я Кэролайн.
Она одарила меня улыбкой.
– Не в первый раз. И не в последний.
Ко мне подошел Джастин, в руках которого была пластиковая коробочка с синей розой-бутоньеркой.
– Выглядишь потрясающе, – сказал он.
– Спасибо, – ответила я.
Учитывая, что мне было трудно смотреться в зеркало и наслаждаться тем, что вижу, я неплохо справилась. Мама настояла на том, чтобы отвести меня в салон, где мне сделали высокий великолепно неопрятный и все же грациозный пучок. Несколько локонов выбились из него, обрамляя лицо, пара прядей струилась по спине. Я нанесла легкие блестящие розовые тени на веки и темно-розовый блеск на губы.
Я казалась себе красивой, но я хотела быть такой не для Джастина. Я мечтала, чтобы глаза, смотрящие на меня, были серо-зеленого цвета штормового моря, а не пустых голубых озер. Я хотела, чтобы предложенная мне рука пахла бензином и сигаретами, а не «Драккар Нуар» и деньгами.
Джастин застегнул бутоньерку на моем запястье, с которого я час стирала маленькие черные крестики. Мне показалось, что они поднялись на поверхность, подобно мурашкам, когда он наклонился поцеловать меня в щеку.
«Что произошло с понятием “просто друзья”»?
Я отступила на шаг назад, отвоевав обратно свое личное пространство. Судя по довольной уверенной улыбке Джастина, он решил, что меня сразило его очарование. Холодный комок засел в животе, увеличиваясь в размерах, замораживая сделанный мной прогресс.
«Я справлюсь, я справлюсь, я справлюсь…»
Мама сделала миллион фотографий нас двоих, несколько тысяч групповых фото, а потом пришло время уходить. Мы выбрались из дома на подъездную дорожку. Миссис Чэмберс, наша сующая нос не в свои дела соседка, наблюдала за процессией с парадного крыльца.
Конечно же, папа устроил суету из-за нанятого Джастином лимузина. Он был не очень длинным, но все же в нем могли уместиться еще несколько человек помимо нас шестерых.
– Отлично, – сказал папа, когда мы забрались внутрь. – Правда, отлично.
– Я привезу ее к комендантскому часу, сэр, – сказал Джастин, пожав его руку.
– Не спешите, не спешите, – сказал папа Джастину. – Повеселитесь. – Опять же Джастину.